— А как ты считаешь, папа, Ленин поправится скоро? — спросил сын.
— Он не может допустить слабости долго болеть. По-моему, болезнь вообще не в его натуре — она ему противопоказана, — ответил отец.
Снег лег на сырую землю, и в одну ночь установилась зима, которую до самого Нового года не потревожила ни одна оттепель. В январе затрещали классические крещенские морозы, от которых даже лошади простужались и кашляли.
В «теплом» вестибюле Казанского вокзала, где снова появились белокаменщики и штукатуры, стоял лютый холод. Вести отделочные работы было невероятно тяжело. Но белокаменщики брались за свои резцы, не дожидаясь моделей, и создавали каменные кружева прямо по шаблонам. Побывавшие на стройке Казанского вокзала зарубежные строители и гости выставки утверждали, что советские рабочие, пожалуй, ни в чем не уступят итальянским мастерам-белокаменщикам, а кое в чем и превзойдут их.
После успешного завершения выставки Стройбанк выделил ассигнования для продолжения работ над вокзальным комплексом. Несказанно обрадованный Алексей Викторович расценил это как высшее доверие и награду. Он немедленно провел на стройке строжайшую инвентаризацию. На учет были взяты все наличные материалы, которые хоть как-то можно было использовать. В этой стройке теперь был смысл его жизни. Многое ему здесь удалось вопреки войне, назло разрухе и голоду. Он так и не позволил стройке угаснуть, хотя временами казалось, что поток превращается в едва живой ручеек.
Он оставался на стройке прорабом, когда распалось железнодорожное акционерное общество, когда перестало существовать правление Московско-Казанской железной дороги. Он не дал умереть стройке и тогда, когда она полностью лишилась кредитов. Более полугода платил он артели отделочников из собственных сбережений, из своего кармана, как будто строил не общественное здание, а собственный дом...
Долгое время Алексею Викторовичу не давала покоя идея возвести на Каланчевской площади мощный гранитный виадук. Этот виадук должен был объединить здания всех трех вокзалов, организовать их в единый ансамбль. Сначала архитектора увлек образ виадука из красного гранита с зубцами, как на кремлевских стенах. Это была бы достойная для его произведения рама, как нельзя более выгодно зазвучала бы цветовая полифония Казанского вокзала. Но чем строже приглядывался Щусев к этой затее, тем больше убеждался, что декоративные зубцы виадука поставили бы его вокзал в привилегированное положение по сравнению с другими. Сама идея стала казаться ему театральной.
Он понял, что «рама» должна быть выбрана по принципу контраста со зданием Казанского вокзала. Серые нетесаные глыбы гранитного виадука поставят все три вокзала в равное положение, но больше всех выиграет Ярославский, решенный в неброской цветовой гамме. Виадук придаст ему необходимую теплоту, снимет ощущение неприкаянности... На всю жизнь сохранил Шехтель признательность Щусеву за это решение площади.
Алексея Викторовича не смущало, что Казанский вокзал окажется в окружении инородной ему архитектуры, включая и сам виадук: это окружение лишь подчеркнет национальную тональность вокзала, заставив другие строения следовать ей. Гранитные глыбы должны были заставить остальные вокзалы «заговорить» на русском языке. На Каланчевской площади теперь будут представлены три эпохи русского зодчества, при этом самая ранняя из них — московского барокко — получит представительство позже всех...
21 января 1924 года на вокзальной площади слились в единый гул заводские и паровозные гудки, разнося по свету печальную весть о кончине Владимира Ильича Ленина. Эта весть оглушила весь народ. Она казалась невозможной. После бюллетеней, обещавших скорое выздоровление вождя, никто не хотел верить в нее. Невероятно трудно было пережить отчаяние, перебороть боль утраты. Со смертью Ленина осиротел мир.
На всю жизнь Алексей Викторович запомнил ночные костры на Воскресенской площади (ныне площадь Революции), между которыми тянулась лента движущихся людей. Шли, чтобы проститься, шли, чтобы возле гроба величайшего человека Земли найти в себе силы жить и работать дальше.
Глава XIII
Живая память