Щусев не был бы Щусевым, если бы в каждом новом деле не ставил неожиданных целей. Он органически не мог подходить к делу ординарно, привычно, как все. У Парижа есть Лувр, у Ленинграда — Эрмитаж и Русский музей. У Москвы своего Лувра не было. Галерея в Лаврушинском переулке должна стать московским Лувром как по богатству своей экспозиции, так и по своей популярности.
Эту пору жизни Щусева знаменует целый поток писем его старому другу и советчику Петру Ивановичу Нерадовскому — бессменному смотрителю Русского музея в Ленинграде.
«Каталог типа луврского я писать заставил, — сообтщает А. В. Щусев П. И. Нерадовскому 16 ноября 1927 года. — Несмотря на доводы, что без постоянной экспозиции нельзя писать каталог, оказывается, лучшие каталоги не зависят от экспозиции. Я очень обрадовался, что был прав в своих предположениях».
Алексей Викторович впервые находился в окружении людей, которых прежде сторонился, — он говорил, что не любит искусствоведов, как и всяческих других «ведов». Он считал, что, в отличие от художников, эти люди могут спокойно жить одними лишь разговорами и «нянчить» свое знание. Предоставленный сам себе, этот капризный и самолюбивый народ бывал временами, по мнению Щусева, отзывчив на высокий и чистый призыв, но как легко возгорался, так быстро и остывал, искренне любя рутину и в то же время беспощадно ругая ее.
Нужны были щусевская энергия и его искреннее благоговение перед истинным искусством, чтобы уже через год Третьяковская галерея стала ярким и, главное, постоянно действующим художественным очагом не только московского, но и всесоюзного масштаба.
Под руководством Щусева сотрудники галереи осуществили ее полную реорганизацию, создали службу реставрации, вывели галерею на самый высокий уровень научной и экскурсионной работы. Через год Алексей Викторович думал об искусствоведах уже совсем иначе, чем прежде.
Основной экспозиционный фонд, все, что хранилось в запасниках, было классифицировано и научно описано. В запасниках нежданно-негаданно обнаруживались все новые шедевры отечественной и мировой живописи.
Сплотить сотрудников галереи в коллектив единомышленников, объединить их высокой идеей просвещения народа — вот самое трудное, что сумел сделать Алексей Викторович на посту директора Третьяковской галереи.
Он взвалил на свои плечи огромный труд по организации выставок, которые сменяли в галерее одна другую. Именно к этому он и стремился — быть необходимым множеству людей, и прежде всего художникам. Щусев привлекал к участию в выставках крупнейших живописцев, отыскивал молодые таланты.
«Выставка Сурикова, каталог и перевеска удались как нельзя лучше. Все довольны, — писал он Нерадовскому 22 марта 1927 года. — Вчера Кончаловский открыл свою выставку, хотя вещи и этюдного характера, но, по-моему, есть сильные: портрет японца, сапожника, натюрморт (заяц) и несколько пейзажей».
У Щусева был ценный дар — дар общения. Те люди, которым приходилось сталкиваться с ним, дорожили его вниманием. Их привлекали обаяние и мягкость Алексея Викторовича, внутренняя сила характера, его умение, как выразился И. В. Жолтовский, «держать факел искусства».
Щусев организовал массовый выпуск серий цветных репродукций лучших картин Третьяковской галереи. С упорством, которое многим казалось упрямством, добивался он качественных типографских оттисков, безжалостно бракуя одну пробу за другой.
«Получил, наконец, образцы открыток Госиздата, — пишет он Нерадовскому, — удачные, в конце февраля (1928 г.) их выпустим». А через месяц сообщает: «Открытки наши производят фурор, поставили 3-й стол для продажи, и то стоят очереди».
Все, что касалось галереи, Алексей Викторович принимал близко к сердцу. Его радовало, что в галерею толпами стекался народ, что в воскресные дни к ее открытию полуторки привозили в Лаврушинский переулок рабочих с заводских окраин, что в экскурсионном бюро не умолкая трещал телефон — шла запись экскурсий. Каждый приезжий старался обязательно попасть в галерею.
Когда Ассоциация художников революционной России опубликовала громкую статью под названием «Весна народов», где живопись Третьяковской галереи противопоставлялась «задачам дня, стоящим перед художниками — современниками революции», Алексей Викторович страстно обрушился на нее в письме начальнику Главнауки. Он требовал достойного отношения к великим мастерам кисти, в особенности к передвижникам, которые ввели в искусство правду жизни. Щусев утверждал: преступно восстанавливать массы против учреждения, у которого нет другой цели, как приблизить лучшие образцы национального искусства к широким слоям народа.