А какие восторженные планы рисовал Щусев Марии Викентьевне во время их вечерних прогулок над Москвой-рекой! В юности он обещал ей дворец, а теперь дарил великий город, потому что все, что дорого нам, что мы искренне любим, нам и принадлежит. Эту мысль так же непросто понять, как непросто и объяснить. И в тысячу раз труднее воплотить, реализовать свою любовь, как воплотил ее Щусев в камне, сделать ее понятной и доступной всем.
Любовь бывает разная. Любовь созерцательная восторженна... и бегла. Любовь сострадательная полна жалости и часто бывает безнадежна. Случается любовь трагическая, с которой, как ни борись, ничего не поделаешь. Прыгнешь за ней в пропасть, едва увидишь, что она уходит, хотя без нее — ты в этом совершенно уверен — только и возможно продолжать «нормальную» жизнь. Но бывает еще одна разновидность этого чувства — любовь деятельная, когда ты все свое существование подчиняешь предмету своей любви. Ты растворяешься в нем, и он становится не то чтобы частью тебя самого, а тобою самим, твоею сутью.
Вскоре Алексею Викторовичу пришлось распроститься с постом директора Третьяковской галереи. Столица призвала его к другому высокому и ответственному делу.
Едва Москва выбралась из разрухи и голода, которые принесла с собой гражданская война, как стала задумываться о своей роли и своем нынешнем значении на земле, постепенно осознавая себя столицей первого в мире социалистического государства. На исполком Моссовета была возложена обширная, но пока не вполне конкретная задача — придать городу облик, достойный столицы Страны Советов. Предстояло организовать при Моссовете архитектурно-проектные мастерские, и Алексей Викторович понял, что пришла пора воплощать в жизнь первый план реконструкции столицы — проект «Новая Москва», разработанный в 1919 году.
Многие мечты и прогнозы того времени теперь казались наивными, ведь неустроенность и аскетизм обстановки тех лет то сковывали фантазию, то увлекали ее в заоблачные выси. Но Алексей Викторович с удовлетворением отмечал, что та давняя работа как в идейном, так и в практическом плане сохранила по большей части свою значимость и по сей день. Вместе с тем он знал по собственному опыту, что выполнить реальную задачу всегда труднее, чем придумать самый оптимистический план.
Нет большего счастья для зодчего, чем воплощать свои мечты в явь. Именно Щусеву надлежало создать архитектурно-проектные мастерские Московского городского Совета депутатов трудящихся. На эти мастерские возлагалось осуществление первого этапа реконструкции Москвы.
Все последние годы Алексей Викторович, на каком бы посту он ни находился и к какой бы стройке ни был привязан, продолжал оставаться председателем Московского архитектурного общества — МАО, сменив здесь Ф. О. Шехтеля. Председательский пост не тяготил Щусева, но времени и сил эта работа отнимала много.
Когда К. Е. Ворошилов предложил Алексею Викторовичу возглавить мастерские Моссовета, тот неожиданно для всех и, наверное, даже для себя самого отказался. И прежде не раз первой его реакцией па подобные предложения был отказ. А теперь со всей убедительностью, как он это умел, Щусев доказывал, что новое дело ему в настоящий момент не по плечу, что есть более достойные работники, которые успешно справятся с реализацией плана реконструкции столицы. Взять хотя бы Жолтовского. Иван Владиславович Москву любит, знает, он бесконечно предан городу и владеет градостроительным искусством лучше, чем кто бы то ни было. Это он доказал изумительной по смелости и красоте планировкой выставочного комплекса. И хотя главным пристрастием Жолтовского остается Москва после пожара 1812 года, а самому Щусеву ближе город допетровской и петровской эпохи, тем не менее именно Жолтовскому следует доверить создание нового облика Москвы.
Соображения Алексея Викторовича были выслушаны внимательно, но ссылки на то, что предстоящий размах работ ему не по плечу, не убедили. Конечно, реконструкция Москвы — это не строительство выставочных залов Третьяковской галереи или Казанского вокзала, художественной отделкой интерьеров которого Щусев не переставал заниматься все эти годы, сил реконструкция потребует больше. Несмотря на весомость доводов, Щусеву не позволили отстраниться от им же начатого дела. Да, признаться, он и сам уже начал сожалеть, что отказался от увлекательной и благородной работы — искать и воплощать новый облик социалистической столицы.