В полной растерянности уехал он в Кишинев. Здесь его уже давно ждала стройка. В Кишинев звали и сестра с Павликом, но еще сильнее притягивало другое существо...
С первой же минуты его появления на стройке пыль, суета, крики артельщиков отодвинули все его терзания. Стройка снова властно взяла его в полон, подрядчик Пронин опять завалил неотложными делами, будто Алексей и не отлучался со стройки.
Чертежи перекрытия первого этажа гимназии, фасадов, вестибюля и парадной лестницы он продержал у себя более недели и все это время ходил по стройплощадке, приглядывался, а потом неожиданно огорошил подрядчика: архитектурная проработка здания не продумана, сумбурна, сыра!
Убедившись, что Щусев не шутит, подрядчик растерялся:
— Что же делать? Звать господина Мазирова?
— В Одессу к архитектору я поеду сам. Есть у меня одна мысль. Мне кажется, он должен согласиться...
Одесса конца века являла собой затейливое сочетание ярмарки и стройплощадки: по булыжной мостовой, с обеих сторон которой стояли магазины и лавки, катили фуры, груженные кирпичом и деловым лесом. Их резво обгоняли лихачи, оглашая улицу притворно грозными криками. На морском ветру развевались ленты дамских шляпок и газоые шарфы, в воздухе плыл аромат цветущих акаций, французских духов и запах цементной пыли. От одесских причалов до Французского бульвара долетала какофония пароходных сигналов. И всю эту веселую сумятицу щедро освещало горячее солнце, которое, однако, из-за близости моря никого не обжигало — ни людей, ни лошадей, ни многочисленных собак.
Архитектор Мазиров принял Щусева неприветливо, настороженно. Он выразительно положил руку на ворох чертежей и калек и уставился на Алексея в упор.
— Как вы, право, некстати, батенька, видите, что у меня творится… — сказал он, усаживаясь напротив гостя в золоченое, обитое бордовым бархатом кресло. — Ладно, что у вас там?
Алексей развязал папку и произнес:
— Я прибыл спросить у вас совета, вот и все. Не кажется ли вам, что облицованное диким камнем общественное здание может приобрести лицо только за счет тонкой проработки фасадов?
— Так. Ну и что же дальше?
— Я понимаю, что вы только из-за недостатка времени не высветили фасады хотя бы рустом, как мастерски это сделали у парадного входа в гимназию. Я позволил себе лишь несколько продолжить вашу идею — здесь вот, по нижнему поясу, и по наличникам окон второго этажа.
Архитектор недоверчиво покосился на щусевский эскиз. Детали фасада были прорисованы подробно, четко.
— Хорошо, я согласен. И за этим вы ехали ко мне?
Алексей выдержал паузу, на какую только был способен, и тактично сказал:
— Уважаемый метр, ваш новый фасад... предполагает кое-какие исправления внутри здания...
Брови архитектора сдвинулись, он взглянул на молодое безмятежное лицо собеседника и... расхохотался. Смеялся он долго и с удовольствием.
— Ладно, показывайте, что вы там напридумывали...
Щусев развернул новый эскиз и убежденно сказал:
— Если вестибюль развернуть до размеров большого зала, поставить по бокам парадной лестницы по две пары простых ионических колонн, то появится необходимость перекрыть нижний этаж крестовым сводом.
— Что за смелые линии, прямо красота! — невольно вырвалось у Мазирова. — Но, дорогой коллега, кто же нам даст денег на эти выкрутасы?
— Я немного пересмотрел смету расходов. Взгляните, мы укладываемся.
— Мне надо подумать... Приходите завтра.
День, два, три приходил Щусев к архитектору, каждый раз изыскивая новые аргументы в пользу своих предложений. Уж очень ему хотелось, чтобы родной гимназии досталось здание, в котором хоть что-нибудь было бы и от него.
В Кишинев он вернулся с победой: все его эскизы, чертежи и сметы были заверены и подписаны Мазировым, которому так и не удалось понять, что за корысть заставила молодого чудака вложить в чужой проект немалое искусство и труд — ведь он даже не заикнулся о соавторстве.
В самый разгар работ по настоянию Щусева на стройку была подряжена новая большая артель с искусными каменотесами. Благодаря их стараниям здание гимназии на глазах стало приобретать тот образ, к которому стремился Щусев. В этот год он впервые почувствовал истинную роль архитектора, хотя автором проекта был другой человек.
Он научился жить постройкой, воспринимать ее как часть самого себя. И артельщики, и сам Пронин понимали и ценили увлеченность молодого практиканта и относились к нему с искренним почтением.