В Абастумани неистовствовала весна, даже камни, казалось, цвели. Сосновый лес засыпал желтой пахучей пыльцой горный городок с его саклями и кучкой европейских двухэтажных домов, окруживших ложномавританский дворец цесаревича.
Все вокруг было как бы преувеличено: и солнечный свет, и громогласный крик птиц в кронах деревьев, и густой аромат хвои, в который вплетались запахи цветов и трав.
На фоне этой ликующей красоты, как маленький калека, стоял в покривившихся лесах новый, но уже запущенный храм. Даже золоченый крест на центральном куполе поблек и чуть заметно склонился набок. Он-то и привлек внимание Щусева.
Вместе с Нестеровым пробрались по грудам битого кирпича и строительного мусора, обошли строение снаружи и вошли внутрь. Алексей Викторович внимательно осмотрел подтеки. Взгляд его устремился вверх. Он был сосредоточен и вполуха слушал сетования Михаила Васильевича. Он работал. Схватив тяжелую лестницу, что лежала под ногами, он приставил ее к стене и, глядя по сторонам, легко влез на самую верхнюю ступеньку. Он прилип грудью к стене и шарил по ней руками, словно слепой, пытаясь определить, насколько глубоко промокли стены.
Нестеров заинтересованно поглядывал на него снизу.
— Ну, что вы скажете? — спросил он.
— Если я не ошибаюсь — а рукам своим я привык доверять, — дело поправимое.
Полдня Алексей Викторович исследовал стены, кровлю и купола, излазил храм снаружи и изнутри, делая в блокноте пометки, а наутро представил управляющему поместьем цесаревича смету расходов и потребовал бригаду умелых артельщиков с перечислением специальностей, которыми они должны владеть.
— Никого из тех, кто участвовал в постройке, не должно быть. Мне испорченные люди не нужны! Это мое условие, — сказал он.
— А куда ж я их дену? — спросил управляющий, кивая на сбившуюся в кучу артель.
— Отправьте по домам.
— Неможно, барин, — сказал рыжий полупьяный мужик с измятой бородой и дикими глазами. — Пахоту мы пропустили. Неможно нам в деревню.
— А пьянствовать можно? Строить такое можно?
Артель понуро молчала.
— Станьте в ряд! — приказал Щусев.
Мужики, топча сапогами траву, образовали полукруг. Алексей Викторович цепко оглядел всех поочередно, отошел на почтительное расстояние и сказал:
— Поблажек, мужики, никому не будет. Увижу хоть одну пьяную физию — всех прогоню с лесов! Завтра в шесть трезвыми, в чистых рубахах всем быть на стройке. А сейчас в баню и в рот ни капли!
— Крутенько вы с людьми, батенька, — сказал Михаил Васильевич, присутствовавший при этом разговоре, и помотал головой.
— Да люблю я их, чертей... Не знаю, за что. Это меня и погубит, — сказал Щусев так, что артельщики услышали.
Сказав, строго поглядел на них.
Работы начались с того, что Щусев велел снять крест и заказать новый. Как он и предполагал, купол был сделан из местного легкого туфа и отсыревал от обильного конденсата, что образовывался в легком камне при резких колебаниях дневных и ночных температур. Сырость пропускала и плохо подогнанная кровля.
Поручая артельщикам работу, Щусев объяснял каждому задание, а потом спрашивал, как работник намерен его выполнить. Его вопросы звучали так, что артельщик чувствовал: барин знает дело. Своими вопросами Щусев будил в рабочем профессиональное честолюбие. Если кто-то придумывал свой прием, то Алексей Викторович с неподдельной заинтересованностью просил досконально объяснить, что к чему. И начинался разговор двух профессионалов, объединенных одной целью, одним стремлением.
Однако до такого взаимопонимания добрались лишь к разгару строительных работ, когда напряженный ритм стал привычным, а взаимоотношения артели с Алексеем Викторовичем сделались чуть ли не братскими.
Это было строгое братство, вольности архитектор не допускал. На лесах он всегда был сосредоточен, после работы же с ним можно было запросто пошутить, прочитать ему письмо с деревенскими новостями, пожаловаться на судьбу, помечтать. Если артельщики устраивали перекур, Щусев с первого взгляда распознавал, для чего они собрались: отдохнуть или решить, как управиться с заковыристым делом.
В первый день работы с отсыревшего купола содрали жесть, а за что приниматься дальше, не знали. Спросить Алексея Викторовича побоялись: вдруг осердится да прогонит, что ж тогда — вернуться с пустыми руками в голодную деревню?
— Снести этот чертов купол да новый вытесать, — такое было общее мнение.
Подошел Щусев, прислушался.
— Тогда, может, и чердак снесем, и стены. А? — спросил он.
Рабочие задумались, завздыхали.
— Ничего сносить мы не будем, — сказал Алексей Викторович и велел принести несколько ручных буров и ведра. Он наметил точки, в которых следует пробурить отверстия. Их пробурили. Щусев велел подставить под них ведра. Вскоре на глазах мужиков из отверстий побежала вода. Купол буравили до тех пор, пока и он не «заплакал» отдельными слезинками. К обеду воду слили, она уместилась в двух больших пожарных ведрах. Купол долго сушили рогожами и паклей.