Весной Мария Корнеевна сказала ему, чтобы он готовил в саду детскую площадку. Виктор Петрович и обрадовался и растерялся:
— Зачем же, Маня, целую-то площадку? Не дюжиной же ты намерена разрешиться?
Мария Корнеевна вдруг весело улыбнулась и задорно ответила:
— А почему бы и нет?
Под старым высоким ореховым деревом, которое раньше он собирался выкорчевать, разбил он зеленую лужайку, засеяв ее английской травой. Трава оказалась на редкость капризной, и если он забывал вечером полить ее, то под утренним солнцем она на глазах теряла изумрудную свежесть.
— От щоб ты пропала! — сердился Виктор Петрович, умываясь утром во дворе. — Неси кувшин сюда, Марийка, щоб трошки ей досталося.
И выливал на траву остатки воды из кувшина.
Но когда трава укрепила корни, то образовался под орехом славный зеленый газон, который только изредка приходилось подравнивать и стричь. Здесь любила читать свои книжки Марийка, часто отдыхала здесь и Мария Корнеевна, и траве суждена была бы вечная жизнь, если бы не топтали ее из года в год все новые и новые, сначала слабые, а потом все более крепкие и шустрые мальчишеские ноги. Когда у Марии Корнеевны родился третий сын, от английского газона остались лишь жалкие, похожие на кочки островки.
Первые двое сыновей — Сергей и Петр — были погодки. Крепкие, калмыковатые, они были точно маленькими копиями отца. Глядя на их игры, слушая их воинственпые вопли и пронзительный свист, целый день доносящийся из глубины сада, Мария Корнеевна втайне мечтала о маленькой дочери. Она часто вспоминала, сколько тихой радости приносила ей когда-то Марийка.
У Маши теперь была своя жизнь, свои думы и мечты, и Мария Корнеевна стала ей уже не матерью, а, скорее, старшей сестрой. И к братьям Маша относилась больше как вторая мать, а они воспринимали ее как взрослую. Временами чувствовалось даже некоторое отчуждение, которое шло еще и оттого, что в свою комнатку сестра братьев не пускала. Когда к ней приходили подруги, они запирались у нее и вели там свои тайные беседы. Одна лишь Мария Корнеевна владела правом свободно входить в комнату номер пять (так именовалась Машина уютная каморка с маленьким окошком в сад).
Весной 1873 года Мария Корнеевна, закончив традиционное ежегодное перетряхивание штор и занавесок и смену их на летние, зачастила на тайные посиделки в комнату падчерицы.
Вместе они что-то шили, о чем-то бесконечно шептались. Виктор Петрович узнал тайну, случайно увидев крохотный кружевной чепчик-капор.
— Зря стрекочете, сороки, — смеялся Виктор Петрович, — не будет вам девчонки — живой куклы. Ты, Марийка, не верь Манечке — у ней и зараз хлопец будет.
— Довольно я тебе потакала. Теперь-то будет непременно дочка, Оленька. Мне и повитуха сказала, и доктор. Все так говорят.
— А ты никого не слухай, ты меня слухай. (В последние годы Виктор Петрович все больше сбивался на русско-украинский диалект, так называемый суржик, каким говорили жители городских окраин Бессарабии и Украины.) — Вот выйду на полный пенсион и зроблю из новой детыны гарного казака, краше его братиев. Коня купляю. Будымо на земле хозяеваты.
Вскоре Виктор Петрович действительно подал в отставку, сменив тесный вицмундир на стального цвета халат из английского теплого сукна, с которым почти не расставался.
А 26 сентября 1873 года у Марии Корнеевны родился сын Алексей. Мальчик вышел весь в мать: те же большие серые глаза, в которых застыло то ли любопытство, то ли удивление, те же черные стрельчатые брови, та же привычка упрямо закусывать нижнюю губу.
За истоптанной лужайкой между каменным забором и старым корявым орехом долгое время лежали штабеля бутового камня, купленного в тот год, когда отец вышел в отставку. Каждый год по каждой весне отец принимался за пристройку к дому, но то ли весенняя немощь, то ли дела по саду не давали ему взяться за нее как следует.
Ореховое дерево начало сохнуть — корни его никак не могли распрямиться под каменным прессом. Наконец подвернулся случай, и Виктор Петрович продал запасы бута одному из соседей. Лишь разбитые и потрескавшиеся камни остались на прежнем месте. Из этих камней старшие братья Сережа и Петя сложили прекрасную крепость с островерхой башней, бойницами и дозорными площадками.
В крепости засели турки — соседские мальчишки-молдаване. А командовал крепостью пятилетний Алеша. Сережа и Петя по очереди были то майором Нехлюдовым, то Константином Щусем и по десять раз на дню шли на штурм крепости.
Турецкий предводитель был суров и беспощаден. Его верные нукеры Ницэ и Иона стреляли в наступавших из самодельных арбалетов, а когда кончались стрелы, устраивали вылазку, делая страшные глаза и размахивая деревянными саблями.