В течение же зимы сего года мною предложено разработать самый проект реставрации сообразно выяснившимся данным.
Архитектор Алексей Щусев».
Это сообщение, зачитанное и утвержденное на заседании президиума Археологического общества, совершенно успокоило ученых. Они целиком доверили зодчему весь комплекс работ, включая историографическую часть.
Итак, архитектор, археолог, строитель. Один в трех лицах. Самостоятельность, о которой Щусев так мечтал, он наконец получил. И он не преминул ею воспользоваться.
Вооруженный археологическим знанием, которое Алексей Викторович в буквальном смысле слова выкопал из-под земли, он призвал на помощь весь свой талант художника-архитектора. Высота сооружения, купола башен и венчающей храм главы оставались для археологов загадкой. Здесь могли помочь лишь художественная интуиция, чувство пропорции и профессиональное мастерство зодчего.
Возвращение храма XII века в сегодняшнюю жизнь должно было соответствовать современным представлениям о старине, иначе он просто будет неузнанным, непонятым широкой массой людей, а станет лишь достоянием узкого круга специалистов. Щусева это не устраивало: он хотел быть понятным для простого народа, потому что именно для него и работал.
Знал ли он, что в храме Святого Василия не могло быть деревянного тяблового иконостаса? Конечно же пал. Но сознательно спроектировал и построил его, потому что видел в нем отголосок древних языческих обрядов: вспоминалась деревянная статуя Перуна, что стояла на днепровской круче.
С той же целью — усилить эффект восприятия древности — Щусев обносит постройку крепостным тыном из грубо заостренных деревянных плах, украшает ограду декоративной резьбой. Звонница из крепких бревен вырастает на огромных валунах, точно таких же, на каких в селах ставят набат, сзывающий народ «на круг». Сказочная романтика антуража создает необходимый настрой, который помогает зрителю сердцем проникнуть в каменную летопись народа.
В этой работе Щусева вдохновляло напутствие его великого земляка Николая Васильевича Гоголя: «Архитектура — тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни и предания и когда уже ничто не говорит о погибшем народе. Пусть же она, хоть отрывками, является среди наших городов в таком виде, в каком она была при отжившем уже народе, чтобы при взгляде на нее осенила нас мысль о минувшей его жизни и погрузила бы нас в его быт, в его привычки и степень понимания и вызвала бы у нас благодарность за его существование, бывшее ступенью нашего собственного возвышения».
Каждый камень поднимал бережно из праха веков архитектор со своими помощниками, пытаясь по возможности точно определить его прежнее местоположение. Все глыбы основания, каждый кирпич получали свой номер, чтобы потом встать на только ему предназначенное место. Раскопанные остатки башен и фрагменты стен после тщательных обмеров и визуальных прикидок занимали исконное свое положение. Эту кропотливость переняли у Щусева его помощники архитекторы Л. А. Веснин и Б. Н. Максимов. Письма академика П. П. Покрышкина из Петербурга содержали лишь благодарственные слова и пожелания новых успехов.
«Как хирурги, — вспоминал Щусев, — мы подняли по кирпичикам стену, замерили ее и поставили на прежнее место. Таким образом, удалось северную стену и значительную часть южной стены реставрировать точным методом».
Об упорстве и страсти, с какими работал Щусев в ту пору, можно судить по тому, что утвержденный в марте 1908 года новый проект реставрации был осуществлен уже к осени 1909 года. Сроки строительства по тем временам невиданные. При этом качество работ было выше всяких похвал.
Кладка недостающих фрагментов осуществлялась из нового кирпича, хотя были все возможности подделки под старину и Алексей Викторович знал секреты древнего обжига, старая же кладка сознательно не замазывалась раствором. Добавления получились иного цвета, чем «родные» камни и кирпичи храма.
«Благодаря этим приемам, — сказано в одной из книг по реставрации, — здание, несмотря на значительный объем восстановленных заново частей, не выглядит произведением новой архитектуры в стиле древней. Оно дает радостное и высокое чувство сознания, что перед тобой действительно древний, неискаженный и нетронутый фрагмент замечательного произведения зодчих давно ушедших веков».