Вместе с этой постройкой рождался и мужал реставратор-творец, приемы которого потом вошли в сокровищницу мировой реставрации.
В первом томе «Истории русского искусства» академик И. Э. Грабарь писал: «Реставрация этого древнейшего храма, воздвигнутого в половине XII века, представляет совершенно исключительный интерес как по приемам, впервые в этой области примененным, так и по тем научным данным, которые явились в результате раскопок и строгих обмеров, предшествовавших началу самих строительных работ. Реставратор поставил себе целью включить существовавшие развалины стен в тот храм, который должен был явиться после реставрации, при этом в новые стены ему удалось включить не только остатки стоявших еще древних стен, но и все те конструктивные части их — арки, карнизы и даже отдельные группы кирпича, которые были найдены в земле иногда на значительной глубине».
1908 год отмечен небывалым взлетом творческого гения зодчего. Непосредственное участие в строительных работах сразу на двух объектах — в Почаеве и в Овруче — выжало бы из другого все соки, а здесь произошло обратное. В деревянной ограде-тыне храма Святого Василия Щусев проектирует женскую обитель для сирот. Казалось, она должна резко контрастировать с древним храмом массивными белокаменными стенами, крутыми ступенями высокого крыльца. Однако инородные по стилю строения составили чарующий ансамбль, в котором звучит ясная полифония с заданной древнерусской темой.
В том же году Алексей Викторович проектирует храм-музей в Натальевке Харьковской губернии, который, несмотря на небольшие размеры, поражает огромным куполом-луковицей. Богатое каменное узорочье фасада, искусно выполненное скульптором С. Т. Коненковым, замысловатый перелом кровли, прижавшаяся к музею-храму стрельчатая колокольня на глыбообразном цоколе — все подчинено тому, чтобы уравновесить мощную главу, посаженную на узкообжатый барабан. Постройка получилась органичной, свежей и радостной, и этому в немалой степени послужили скульптурные детали С. Т. Коненкова.
Вдохновленный псковско-новгородской архитектурой, Алексей Викторович беспощадно перерабатывает в 1908 году и свой проект памятника на Куликовом поле. Он уже не идет на ощупь, он четко знает, как передать в камне русский былинный эпос. Подняв по камешкам храм в Овруче, он получил знание, которое позволило ему добиться глубокого художественного осмысления традиций древнерусского зодчества.
Казалось бы, всеми признан его творческий почерк, его художественной манере начинают подражать, новый проект памятника единогласно принят Комитетом увековечения памяти битвы на Куликовом поле. Для одного лишь графа Олсуфьева он остался просто архитектором, которому граф может диктовать свою волю. В том, как опасен спор с сильными мира сего, Алексею Викторовичу пришлось убедиться на собственном опыте.
Сначала граф сердечно поздравил зодчего с разрешением комитета приступить к строительству и пообещал дружескую помощь, но не прошло и месяца со дня закладки краеугольного камня на Куликовом поле, как ближайший друг и советчик Щусева Петр Иванович Нерадовский получил от графа такое письмо:
«Дорогой Петр Иванович!
Убедительно прошу Вас оказать влияние на Щусева (купола, кривизна и майоликовая приторность у входа).
Я жду со дня на день прибытия его помощника Нечаева, который преисполнен старых (прошлых) вкусов и тенденций Щусева. Он только и мечтает, как бы получше скривить окна и неправильно сложить стены! Необходимо, чтобы Щусев, сам отказавшийся от «рационалистического архаизма», внушил бы то же и своему помощнику.
Пожалуйста, продолжайте оказывать влияние на А. Викт., ибо оно крайне благоприятно».
Петр Иванович Нерадовский, искренне влюбленный в творчество Щусева, не оправдал графских надежд. Ему очень понравился новый проект памятника, он даже включил его в экспозицию Русского музея и, чтобы не расстраивать Алексея Викторовича, умолчал о письме графа. Тем временем Щусев, окрыленный разрешением на постройку, посылает П. И. Нерадовскому благодарственное письмо. «Очень рад, что понравился эскиз церкви, я много обдумывал идею и доволен, что она принята всеми», — пишет он.
Едва граф убедился, что его письмо к Нерадовскому не возымело действия и что помощник Щусева Нечаев горячо взялся за осуществление щусевских идей, он отстранил Нечаева от дел, приказав покинуть территорию своих владений и впредь здесь не появляться.