Граф проделал все это в отсутствие Щусева, а архитектору представил дело так, что Нечаев обиделся на осторожное вмешательство графа в ход постройки, вспылил и, не дождавшись приезда Алексея Викторовича, отбыл восвояси. Граф не преминул добавить, что такого поведения он Нечаеву не простит.
Из последующих писем Щусева к Нерадовскому становится ясно, что зодчий все больше теряет доверие к графу, атмосфера на стройке накаляется, и Щусеву приходится прилагать огромные усилия, чтобы довести работу до конца.
«Что касается Куликовской церкви, — пишет Алексей Викторович, — то она выходит по архитектуре очень хорошо. Я изменил верх второй башни. Вместо купола — шлем. Так очень понравилось Юр. Алекс. Оставить обе башни одинаковыми — это ложноклассично, робко...
Что же касается разрыва с Нечаевым, то он мне непонятен и крайне вреден для постройки, так как я не имею, кем его заменить.
Юр. Ал. нравятся люди тихие и кроткие, но в деле стройки такие люди не могут быть полезны так, как энергичный Нечаев. Вообще, я думаю, Ю. А. не следует вмешиваться, кто будет моим помощником, так как это лицо при заканчивании отделки церкви роли играть не будет и уедет среди будущего лета. Следует его (графа) уговорить отказаться, так как Нечаев в курсе дел и хорошо закончит архитектуру».
Стройка продвигается споро, она целиком на плечах Алексея Викторовича. Видимо, он смирился бы с этим, если бы не граф Олсуфьев. В конце концов барский норов перешел границы, и даже вежливый Щусев возроптал: «Вообще приемы сдачи заказов без моего совета со стороны Ю. А. мне крайне не по душе... Надо мне первому показывать исполненные вещи, а не Ю. А., который вовсе не хозяин дела, так как и строит не на свои деньги».
Бестактное вмешательство графа в ход стройки временами доводит Щусева до отчаяния. Лишь одно обстоятельство удерживает его в Монастырщине. «Это мой первый творческий опыт, где я шел по иному пути использования русской архитектуры, далекому от сухих академических схем», — пишет он. Он всем сердцем любит свое детище и борется за него.
Но ему еще предстояло до конца испить горькую чашу.
Осенью 1908 года о нем неожиданно вспомнил Михаил Васильевич Нестеров, который пригласил Щусева навестить его по чрезвычайно важному делу.
Кончился сезон, строительные работы в Монастырщине были заморожены до следующей весны, и Алексей Викторович с легким сердцем покинул стройку.
Глава X
Все дороги ведут в Москву
Со времен академии Алексей Викторович считал себя петербуржцем и не представлял себе жизни в другом городе. Он остался приверженцем северной столицы и тогда, когда его художественные склонности привели его к древним истокам России.
Чутьем художника уловил он скрытую связь между белокаменной изысканностью псковско-новгородской архитектуры и раннепетровскими ансамблями Северной Пальмиры. Суровая ясность архитектурного письма и там и тут несла одну идею — борьбы за свободу, за самостоятельность.
Из этой связи выпадало отдельным многоцветием московское зодчество конца XVII — начала XVIII века. Для Щусева оно пока оставалось загадкой. Из своего «далека» он зорче, как ему казалось, видел яркое узорочье московского, или нарышкинского, барокко. Радужная гамма цветов казалась скоморошьей и до времени оставляла его равнодушным.
В среде требовательных художников «псевдорюс» трактовался как стиль купеческий и даже как синоним безвкусицы. Особенно нетерпимой к этому направлению была художественная среда Петербурга.
Окруженная тесным кольцом древнерусских городов, Москва оставалась их матерью, наследницей ярких национальных традиций.
Русский стиль, раскритикованный и осмеянный, то там, то здесь выбивался, как огненный петух из-под соломенной крыши. А с 1880 года он всех заставил считаться с собой.
В подмосковном селе Абрамцеве, в имении Саввы Ивановича Мамонтова — мецената и почитателя русских талантов, составился тесный художественный кружок. В бесконечных спорах о судьбах русского искусства проходили здесь дни и ночи. Рождались стихи и песни, скульптуры и картины. Картин рождалось всего более. Заправилами кружка были М. А. Врубель, В. Д. Поленов, В. М. Васнецов, здесь работали и отдыхали В. А. Серов, К. А. Коровин, А. Я. Головин и другие известные художники. Они-то и открыли дорогу русскому стилю в архитектуре.
«Неорусский стиль появился с того момента, — писали об Абрамцеве, — когда русский художник с восторгом посмотрел на зодчество Москвы, Новгорода и Ярославля».