— У вас очень уютно. — были первые слова Рамода, после того, как он вежливо поприветствовал меня и улыбающуюся ему Лилит. И хоть монах этого старался не показывать, но у меня сложилось ощущение, что его несколько беспокоила та приветливость, что демонстрировала ему Лилит.
Откровенно говоря, это меня тоже беспокоило. Хоть я ни словом не обмолвился, что я собирался сегодня делать, но Лилит откуда-то это знала.
— Я не буду вас больше беспокоить, господин, — поклонилась мне Лилит. — Желаю вам успеха.
Мы с Рамодом напряженно смотрели вслед порождению Кошмара.
Сделав знак рукой, я двинулся в сторону подвалов. Вернувшись в город, мы оба понимали, что долг стоит вернуть. И не было сомнений, какое решение выберет Рамод.
Кроме этого, не стоило забывать и о Таймин. В любую секунду в поместье могли ворваться её боевики и устроить тут ночь длинных ножей.
— Кто она? — наконец спросил монах, пока мы спускались вниз. — Её ци очень странная. Я не могу определить, к какой стихии её духовный корень предрасположен. Также, такое чувство, что самое её присутствие беспокоит.
— Она прямое порождение того, к чему ты так стремишься. Ещё не передумал?
— Она элементаль Кошмара? — выдохнул Рамод и я мысленно отметил, что с подобной точки зрения я её не рассматривал. А ведь в этом что-то было.
— В некотором роде, — согласился я. — Ты взял то, что я просил?
— Да, — Рамод встряхнул сумкой, что висела у него на плече. — Я попросил тюремщика выдать мне свои самый старые пыточные инструменты. Также соскрёб каменную крошку со стен тюремных камер. Для чего это? Требуется то, что они ощущали чью-то боль?
— Не так-то просто обратить прямое внимание стихии на кого-то или что-то, — объяснил я. — Вначале требуется создать специальные условия, подготавливающие саму площадку для призыва. Взятые тобой предметы важны не потому, что они причиняли кому-то боль и страдания. Дело совсем не в этом. Кошмар по своей природе — это порождение страха. Именно страх родитель этой стихии. В некотором роде, Кошмар можно рассматривать как более слабую стихию, ведь она появилась не с первыми из них…
Я сделал паузу, на что получил понимающий взгляд Рамода и искреннее желание, чтобы я продолжал.
—…Но это было бы заблуждением. В отличие от того же хаоса, что порождает псевдостихии, настоящие стихии не стремятся к взаимному уничтожению или полной победе. Скорее, это можно рассматривать как толкание локтями в тесной комнате.
— Прости, что прерываю, но ты так много знаешь о хаосе, — Рамод замялся. — Как много ты о нём знаешь?
— А к чему вопрос? — мы наконец достигли подвала и, приняв у рамода мешок, я начал расставлять принесенные им предметы по всем четырём углам. Каменную пыль же я принялся разбрасывать по всему полу, стремясь покрыть как можно большую площадь. — В чём-то меня подозреваешь?
— Нет-нет, — спокойно отклонил мою претензию Рамод. — Основатель научил нас, как чувствовать хаос. В тебе его нет. Наш мир очень защищенное место от любых внешних изменений. С одной стороны, это хорошо, с другой же, мы очень мало знаем о том, что происходит там, снаружи. Мне было просто любопытно.
— Я и сам не так уж и много знаю, — честно ответил я. — Знаю лишь, что кружащиеся внутри хаоса планеты оказывают на него постоянное влияние, от чего он меняется и порождает различных недружелюбных сущностей. А так как влияние очень сильно зависит от эмоций жителей всех тех миров, то и сущности частенько имеют прямую зависимость с эмоциями.
— Это к тому, что Кошмар очень сильно похож на хаос?
— Точно, как говорится, яблочко от яблони. Но даже так Кошмар — это все же стихия, а не хаос. — последнее я сказала с неожиданной, даже для самого себя, горячностью.
— Понимаю, — Рамод неопределенно покачал пальцами. — Иногда я задумываюсь, что там, за пределами нашего мира. Основатель сказал, что мастера прошлого имели доказательства того, что там тоже есть жизнь. Как они живут? Победили ли они войны и человеческую глупость? Есть ли там вообще люди? Быть может, лишь мы здесь являемся злыми, пока весь остальной мир давно пришел к добру?
— Я бы не был так уверен, — криво ухмыльнулся я. — Плохой путь самый простой. Укради, отними, обмани, убей. Зачем думать и договариваться, когда можно использовать силу и взять всё так? Сила ведь абсолютный аргумент, не так ли?
— Нам она требуется для дела добра! — мгновенно напрягся рамод, поняв в чей огород этот камень. — будь у нас возможность сделать это бескровно, я бы первый согласился.
— Конечно-конечно. Как же может быть иначе…
Мне хотелось, чтобы после всей этой лекции Рамод отказался бы от дальнейшего, но он молчал, что принуждало меня продолжить «роспись зала».
Мешок показал дно, и вся каменная пыль заняла своё место. Теперь настал черед потолка и стен.
Краска хлынула с моих рук и несколько струйками потекла к стенам, а затем перетекла на потолок. Свет закрепленных на стенах кристаллов задрожал и начал мерцать в тот момент, как мимо них проплывала стихия Кошмара.
Покрыв стены, я начал творить искусство.
Вертя головой Рамод расширенными глазами смотрел, как черные стены постепенно меняли свой цвет, обзаводясь новыми цветами и обликом.
Там, где была лишь чернота, появлялись образы. И каждый из последних заставлял Рамода всё сильнее напрягаться.
Где-то это была человеческие лица, но одного взгляда на них хватало, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Деформированные, с жуткими улыбками и нехорошими глазами — они застыли на той границе, между реальностью и сном. Ровно там, где начинаются кошмары.
Но больше всего было разнообразных чудовищ. Приземистые и длинные, с острыми зубами и без, с одной головой или несколькими. Они были разными, но в то же время едиными.
Каждый из них, воплотись он в реальность, воплощал бы какой-то кошмар.
Инсектофобы увидели бы среди них отвратительных насекомых, так и норовящих забраться им под кожу, чтобы отложить мерзких личинок. Трипофобы остановились бы на гноящихся нарывах некоторых существ, чья кожа пестрела круглыми дырами и сочащимися отверстиями.
Была здесь даже педофобия — боязнь маленьких детей. И я готов был поклясться, что Рамод повел плечами, словно от холода, когда увидел перекрученных в длинных пуповинах кровавых младенцев.
Но если раньше монах чувствовал скорее неудобство, но в тот момент, как мои творения ожили, он почувствовал настоящий страх.
— Добро пожаловать в преддверии того, к чему мы решили обратиться, — мой голос заставил его немного подпрыгнуть.
Мы оба чувствовали это. Воздух вокруг словно бы изменился, стал тяжелее, от чего каждый вдох делался с трудом. Ухмыляющиеся и корчащие рожи картины плыли и менялись, трансформируясь так, как я им не приказывал.
Моя подготовка была завершена, ведь я привлёк пассивное внимание Стихии.
— Подойди и встань на колено. — странная картина для местных, возвышенный, преклоняющий колено для воина. Но Рамод никак не показал, что его это хоть как-то задело.
Не сомневался и я когда положил ладонь на его голову и сосредоточился.
— О великий Кошмар, взываю к тебе. Обрати же свой взгляд на этот мир. Войди в него и дай же жаждущим свою суть. Да обрящут ищущие, да получат они то, чего так жаждут!
Во вложенных в меня знаниях не было точного способа призыва. Скорее, это были примерные наметки того, что я должен был сделать. Но как только я начал говорить, как слова сами начали складываться в предложения.
В тот момент, как последнее слово слетело с моих губ, как я и Рамод застыли, не в силах пошевелить и пальцем. Наши глаза расширились так сильно, что мышцы свело судорогой, а по щекам потекла кровь. Зрачки метались, как бешенные, но мы ничего не видели, кроме раскрывшегося перед нами во всей своей полноте Кошмара.