Было время, когда его кожа была такой же теплой, как солнце в парке, куда мы пробирались после школы. Где его прикосновение посылало мне крылья радости вместо облаков страха.
Ощущение незаконченного дела и сложных истин сделало боль явной.
Я не могла этого вынести.
Поэтому вырвала свою руку из его, засовывая ее глубоко в карман куртки. Должно быть, он почувствовал тот же мучительный удар, когда оторвал пальцы, вытер их о джинсы и провел ими по своим непослушным волосам.
Глаза Джастина впились в меня, затем в Гила; его лоб наморщился, как будто он почувствовал вкус того, что мы наколдовали.
Неловкость улеглась.
Какое-то странное ощущение смущения и страха.
― Завтра. ― Гил коротко кивнул, я бросила на Джастина кислый взгляд, затем повернулась и зашагала обратно в тени.
Тени, которые объявили его своим.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Олин
— Наши дни —
— Ты опоздала.
Я закрыла дверь на склад Гила, пытаясь понять, откуда доносится его голос. Вокруг столов на козлах виднелись брызги краски, над реквизитом и шкафами тоже.
В тот момент, когда я нашла его, бессонная ночь и запутавшееся сердце дали о себе знать. Мои руки похолодели, дыхание стало поверхностным, все мое тело пришло в состояние повышенной готовности.
Он стоял у стола, заваленного оборудованием и красками, подготовленные к долгому дню креативного рисования. Его тело было жестким и неподатливым, как у короля, принимающего дань уважения, или пленника, готового к наказанию.
— Я не опоздала. Сейчас ровно девять утра.
Его глаза оставались непроницаемыми, когда я двинулась к нему, моя сумка с упакованным бутербродом с огурцом и яблочным соком качалась напротив моих черных леггинсов.
Я снова надела танцевальную одежду. Простую и легко снимающуюся со спортивным лифчиком под ней — не то, чтобы мне разрешили бы оставить его.
Я видела, как работают художники по телу. Кожа была холстом, а не ткань.
Он попятился, когда я подошла к нему, его глаза скользнули по мне.
— Это называется «ты опоздала». Я хотел начать работу в девять.
Я не позволила его холодности причинить мне боль. То, что произошло между нами прошлой ночью, придало мне смелости. Я научилась справляться с этим после того, как он бросил меня, когда мы были моложе. Это был урок, который мне не хотелось получать — самый трудный урок, — но все равно я его усвоила. Стена, которая потребовалась, чтобы выжить от его безразличного, равнодушного лица, была выстроена по кирпичику.
Это умение превратилось в стальную решимость не позволить ему оттолкнуть меня во второй раз.
Я вздернула подбородок.
— Ну, ты должен был попросить меня приехать раньше, чтобы у нас было время подготовиться.
Он ощетинился, когда я сбросила свою сумку и положила ее на его стол-палитру, прежде чем снять куртку. На складе было не то чтобы холодно, но и не тепло. В объявлении было честно сказано, что невосприимчивость к холоду является обязательным требованием.
Он тяжело сглотнул, отрывая взгляд от моей груди.
— Я советую тебе не дерзить своему боссу, особенно учитывая, что ты работаешь меньше двух минут.
— Да, примерно так. — Я пробежала пальцами по крышкам банок с радужной краской, довольная, что его, похоже, волнует мое тело. — Тебе нужно, чтобы я подписала контракт?
— Нет. — Он повернулся к воздушному пистолету, возясь с циферблатом и проверяя узкие шланги. Его джинсы выглядели так, будто тот уже начал рисовать, с пятнами и брызгами краски. Его серая футболка имела тот же самый вид — очевидно, это его униформа во время работы.
— А как насчет оплаты? — спросила я так храбро, как только могла.
— В конце ты получишь наличные.
— А как же налоги?
— А что с ними?
— Эм, смерть и налоги? Два страха, на которые всегда можно положиться.
— Ты хочешь сказать, что у тебя в кармане полно денег, и ты с радостью их отдашь?
Я отрицательно покачала головой.
— Я говорю, что у меня нет выбора.
Точно так же, как у меня нет выбора того, что я чувствую к тебе.
Он бросил на меня многозначительный взгляд. Взгляд, который говорил об истории и трудностях, но оставался профессиональным и отстраненным.
— Наличка. Вот в чем дело.
— А, так это ты не хочешь платить налоги, — улыбнулась я, изо всех сил стараясь заслужить ответную реакцию. Он нахмурился.
— Я плачу за себя, — блеснуло сожаление, прежде чем он бессердечно отрезал, — но ты временный работник, и я не собираюсь возиться с документами.