Гил мрачно фыркнул.
— Причина есть. Много гребаных причин.
— Уверена, что если мы с ними поговорим… — у меня дрогнул голос, а по лицу потекли новые слезы. — Гил… пожалуйста. Ты больше не одинок. Тебе не нужно бороться с этим в одиночку. Никто… никто не умрет.
— Если бы я знал, что это спасет вас обеих… я бы прямо сейчас вскрыл себе вены.
— Не говори так. Каким был бы этот мир, если бы в нем не было тебя?
Я попыталась нежно прикоснуться к нему, отбросить свой страх и крепко обнять Гила. Но в моей крови выл инстинкт самосохранения, отчаянно стремясь убежать, крича, чтобы я спасалась бегством.
— Черт возьми, Олин. — Гил отступил назад, потянув меня к открытой двери и зияющей за ней темноте. — Даже сейчас ты все еще такая добрая. Ты все еще думаешь, что меня можно спасти.
— Можно.
— Нет, нельзя. — Он рывком приблизил меня к смерти. — Я так сильно тебя люблю, что это разрывает мое гребаное сердце, но я не могу это остановить.
Сопротивляясь ему, я поцарапала его пальцы.
— Если ты меня любишь, то найдешь способ.
— Нет никакого способа. Поверь мне…Я пытался.
— Пытался что?
— Остановить это. Покончить с этим.
Я вздрогнула.
— Что это значит? Ты должен больше мне рассказать…
— Это значит, что любви недостаточно, — мучительно вздохнул Гил и, переступив порог, увлек меня за собой. Склад, казалось, изгибался и стонал, отрицая то, что должно было произойти в его стенах.
— Гил. Не надо.
Я боролась. Я вырывалась, но моя борьба была для него пустяком. Его сила намного превосходила мою.
Мне хотелось кричать, но вместо этого я проговорила тихо и настойчиво.
— Я тоже люблю тебя, Гил. Не думаю, что когда-нибудь прекращала, даже когда ты разбил мне сердце. Даже сейчас, когда ты меня пугаешь. Так что, что бы ты ни делал, прекрати это. Поговори со мной. Мы можем с этим разобраться. Что бы ни происходило, все можно решить, если мы будем действовать вместе — как в старые добрые времена, помнишь?
Я надеялась, что он выслушает. Что обнимет меня. Поцелует. Попросит прощения и скажет, что это была жестокая шутка или огромная ошибка.
Но он этого не сделал.
Он продолжал тащить меня к сцене, где будут выставлены его законченные шедевры для фотографий и критики. Туда, где мы занимались сексом. Где мы связали себя не только красками и любовью. Туда, где теперь лежали веревка и кляп.
Я сопротивлялась сильнее.
— Гил… Прекрати это. Прекрати это сейчас же.
Он молчал. Побежденно понурив плечи.
— Я не могу.
— Нет, ты можешь. Просто дай мне выйти за дверь. Я…я исчезну. Я… — меня переполняла злоба вместе с мольбами. — Я исчезну, как ты исчез много лет назад. Ты больше никогда меня не увидишь.
Он поймал мой взгляд, замедлил ход и остановился, удерживая меня у подиума.
— Мысль о том, что я никогда больше тебя не увижу, разрушает то, что от меня осталось.
— Тогда не…
— У меня нет выбора, Олин! У меня никогда не было выбора.
— У тебя есть выбор! Он есть у всех.
— Не у всех. — Гил притянул меня к себе, задушив в очередном сокрушительном объятии. Объятии, о котором я когда-то давно мечтала, но теперь извивалась, пытаясь освободиться. Он поцеловал меня в висок, дрожа от отчаяния. — Я люблю тебя сейчас и всегда, О. Ты была единственной, кого я хотел. Единственной, кто владел мной. Мне так жаль, что я причинил тебе боль.
По моим щекам отекли слезы.
— Гил… пожалуйста.
— Я люблю тебя. Но не могу тебя спасти. — Он отстранился, в его взгляде блеснули слезы. — Я пытался, и у меня ничего не вышло. Вот какой я, блядь, жалкий. Такой бесполезный.
— Ты не бесполезный.
— Я всех подвел.
— Это неправда. — Я скользнула взглядом по складу в поисках свободы. — Перестань так говорить.
— Это правда. И я снова тебя подведу.
— Пожалуйста. — Я потянулась к нему. Чтобы ударить его, поцеловать, попытаться вбить в него хоть немного здравого смысла. — Зачем ты это делаешь? Что, черт возьми, такого важного, что позволило этому ублюдку превратить тебя в убийцу?
Его взгляд казался бесконечно печальным, безмерно сломленным.
— Она — вот что важно. Единственное, что имеет значение.
— Кто? Кто важен?
— Олив.
Мое сердце перестало биться.
«Олив».
Значит, он мечтал о другой О.
О другой любви по имени Олив.
Олив!
Меня пронзила доселе невиданная боль. Едва слышно я произнесла:
— Кто такая Олив, Гил?
Он поморщился и пожал плечами, как будто уже забивал гвозди в свой собственный гроб.