— Ты внушаешь ему ложные идеи, — прислушавшись, сказал Архимедов.
Она продолжала петь, сердито качнув головой, показывая, чтобы он говорил тише.
— Ты внушаешь ему ложные идеи, — шепотом повторил Архимедов.
Шпекторов, смеясь, взял его под руку.
— Пойдем ко мне, здесь мы мешаем, — сказал он.
Шпекторов жил за стеной, и в его комнате все было другим, даже пол и стены. Она была узкая, светлая, с высоким белым бордюром, переходящим в меловую высоту потолка.
На одной стене висела длинная турецкая трубка, на другой — изогнутый нож с арабским «Нет бога, кроме бога» вдоль желобчатого лезвия, а под ножом — старинный охотничий рог, оправленный в кудрявое серебро персов.
Все это было вывезено из Туркменистана, на память о гражданской войне. Желтой, как масло, шторой было задернуто окно, и стоял низкий ковровый диван, а на письменном столе все было разложено аккуратно, удобно. Идея отрицания случайности — вот чем был проникнут этот письменный стол. Это было жилище человека самоуверенного, честолюбивого, уважающего себя. И длинноногого — маленький не согласился бы на бордюр.
Шпекторов повернул выключатель.
— Я понял наконец, почему мы не можем сговориться, — сказал он. — Тезис личной судьбы — вот что ты не хочешь учесть в своих рассуждениях. На протяжении всех культур — греческой, египетской, европейской — он казался вынесенным за скобки, свободным от законов истории. Мы тратим все силы, чтобы ввести его в эти скобки. Романтика? Выражаясь твоим языком, это псевдоним фанфар, о которых мечтают маленькие Бонапарты! Смотри, ты поскользнешься на этой мысли! Я был бы рад, если бы мне удалось заставить тебя…
Шпекторов открыл окно: толстый, похожий на медведя человек с зонтиком и в калошах ходил по двору.
За стеной Эсфирь шепотом допевала песню. Она умолкла на миг, потом снова запела:
Медведь — тот самый, на липовой ноге, — ходил по двору. Он взволнованно размахивал лапами. Потом нахлобучил шляпу и встал посреди двора, закинув морду вверх. Нет, он был не на липовой ноге; он был с зонтиком и в калошах.
— Эй, что вам нужно?
Человек вздрогнул.
Он выбросил на землю камешки, которыми собирался напомнить о себе, и отряхнул руки.
Упрямо мотнув головой, он снова принялся тыкаться носом из угла в угол.
пела Эсфирь.
С ребенком на руках она внезапно появилась на пороге.
— Это ко мне, — сказала она скороговоркой и продолжала петь: — Это Танькин жених.
Архимедов кивнул головой.
— Кто это Танька? — шепотом спросил у него Шпек-торов.
пела Эсфирь.
Она ушла, качая ребенка, положившего кулачок на ее лицо.
— Твоя жена, очевидно, задумала вмешаться в уголовное дело, — с интересом разглядывая Танькиного жениха, сказал Шпекторов.
Архимедов равнодушно пожал плечами.
Уложив наконец ребенка, Эсфирь в прозе объяснила свои намерения.
— Танька — это моя подруга по институту. Они хотят жениться, а им не дают. От половины восьмого до девяти ее родители скрываются у родственников от налогов. Мы нагрянем на квартиру, уложим вещи и увезем ее с собой.
— Это было принято у древлян, — заметил Архимедов.
Она ушла и минуту спустя вернулась, застегивая пальто.
— А потом я должна явиться к родителям и объявить, что больше они ее никогда не увидят.
Огромная тень металась по двору. Танькин жених не находил себе места.
— Ну, что же, поезжай, — серьезно сказал Архимедов.
Она задумчиво поцеловала его.
— Присмотри за Фердинандом.
Архимедов закрыл за ней и вернулся.
— Уничтожение права на машинальное существование, — сказал он и сел на письменный стол, — я согласен с тобой. С этого стоило бы начать новое летосчисление. Но как это сделать? Тебе кажется, что для этого нужно приговорить иллюзии к высшей мере наказания. А я думаю, что для этого во всех вузах нужно учредить кафедру иллюзий.
Шпекторов смотрел в окно: Танькин жених схватил Эсфирь в охапку и потащил к воротам. Их ждала пролетка. Лошадь цокала копытами о камни. Шпекторов опустил штору.