Время обеда, и в коридоре кипит жизнь.
Она встает и закрывает дверь.
Он снова спит, но она не беспокоится, что его потревожит шум. Дело в запахе - он не выносит запаха больничной еды. Его от этого тошнит.
Многие вещи делают это с ним. Еда. Цветы. Духи. Даже некоторые жидкости. Теперь они все странно пахнут. Виноват один из препаратов, но она не может вспомнить, какой именно.
В любом случае, он не ест эту еду. Уже нет. Теперь для этого используют трубку. Блестящую, маленькую прозрачную штучку, которая проникает ему прямо в желудок.
Она вспоминает то время как особенно плохое - неделю, когда он перестал есть.
Но еще хуже стало, когда он перестал говорить.
Прошло уже тринадцать дней. И за все это время - едва слышный шепот. Слишком слаб, объясняют врачи. Слишком много лекарств.
Поэтому большую часть времени они просто сидят, держатся за руки и смотрят друг другу в глаза. Иногда они улыбаются и корчат глупые рожицы, иногда просто сидят и плачут.
Когда дверь закрыта, в комнате очень тихо, если не считать постоянного писка капельницы. Она убавляет громкость - она разбирается в оборудовании не хуже любой медсестры на этаже, - и снова начинает читать письмо, которое написала ему незадолго до свадьбы. Ее голос несколько раз срывается, в глазах стоят слезы, но она продолжает читать. У нее в сумке лежит стопка писем, туго перетянутых толстой резинкой, и она полна решимости прочесть их все.
Утро не добрее ночи. Каждый день одно и то же - подъем в шесть тридцать, выход за дверь в семь тридцать.
Каждое утро она принимает долгий горячий душ и изо всех сил старается придумать что-нибудь приятное, что-нибудь веселое, с чего можно начать день. Но у нее ничего не получается.
Большую часть времени она заставляет себя хорошо завтракать. Тост. Фрукты. Сок. Для энергии. Она знает, что именно по этой причине она заболела в прошлом месяце и ей пришлось обратиться к врачу - не потому, что каждую ночь спала в его больничной палате! Не потому, что она переутомилась, ради бога!
Она просто забыла поесть. В течение трех или четырех дней. Скольких, она не может вспомнить.
Так что теперь она почти каждое утро находит время поесть. Закончив, она моет посуду и вытирает столешницу. Затем она берет ключи в прихожей и запирает за собой дверь. Садится в машину и отъезжает от тротуара. И никогда не оглядывается назад.
Ужин подается без четверти шесть.
Она закрывает дверь, как только слышит знакомый скрип тележки с подносами, двигающейся по коридору.
Он уже проснулся, и они смотрят фотографии.
Старшая школа. Колледж. Лето на пляже. Даже фотографии со свадьбы. Она принесла их все.
Он улыбается большинству фотографий. Показывает пальцем, усмехается и приподнимает то, что осталось от его бровей. Он очень оживленный - и внимательный, - уже несколько недель, и ее сердце удивляется, когда она видит его таким.
Когда она добирается до одной конкретной фотографии, он действительно удивляет ее. Его лицо светится, как у ребенка, и он берет ее дрожащими пальцами.
Это старая фотография. С самого первого лета, которое они провели вместе. Узкая полоска из трех маленьких черно-белых снимков, сделанных в одной из этих дешевых, маленьких кабинок, в которых вы сидите внутри. На первых двух их лица прижаты друг к другу щека к щеке, и они улыбаются, как глупые дети. На последнем они целуются.
Он подносит фотографию к лицу и пытается поцеловать ее. Но трубки мешают.
Поэтому она берет ее у него и целует сама, а потом кладет на простыню у него на груди.
Он улыбается ей и закрывает глаза.
Она делает то же самое, и через несколько мгновений, когда слышит шепот - "спасибо”, - ей кажется, что это всего лишь сон…
Пока она не открывает глаза и не видит его пристальный взгляд и слезы, текущие по щекам.
И в этот самый момент она с полной уверенностью знает, что поступает правильно - письма, фотографии…
В своем сердце, она знает.
Сразу после восьми часов он снова засыпает, и она убирает фотографии в сумку. За исключением его любимой - она оставляет ее там, где она лежит.
До десяти она держит его за руку и смотрит, как он спит. Как и много раз до этого.
Потом она целует его на ночь и направляется к лифту.
Иногда, когда ее нет в больнице, она пытается убедить себя, что он выздоравливает. Что он выглядит лучше. И что на следующее утро она войдет в дверь, а он будет сидеть, разговаривать и, может быть, есть яичницу. А она подскочит к кровати и скажет: "Эй, детка, мне показалось, что вчера вечером у тебя был румянец на щеках..."