— Прошу тебя, Итиро, продолжай играть во что играл.
Итиро еще с минуту смотрел на меня. Потом вдруг громко завопил:
— Я — одинокий рейнджер! Хай ю, Сильвер! — и снова пустился по комнате галопом. Топал он еще яростнее, чем прежде, комната так и тряслась.
Я еще немного понаблюдал, как он скачет, потом нагнулся и поднял его альбом.
Первые четыре-пять листов Итиро использовал почти без толку. Техника у него, пожалуй, была даже неплоха, но он ни одного наброска — всё трамваи да поезда — так и не закончил. Итиро заметил, что я взял в руки его альбом, и тут же подскочил ко мне:
— Дед! Кто тебе разрешил это рассматривать?
Он попытался выхватить у меня альбом, но я ему не дал.
— Ладно тебе, Итиро, не будь таким вредным. Дедушка просто хочет посмотреть, что ты нарисовал теми карандашами, которые он тебе подарил. Он ведь имеет на это право, верно? — Я положил альбом на колени и открыл его на первой странице. — Набросок очень выразительный, но знаешь, Итиро, ты мог бы нарисовать и получше, если б захотел.
— Дед, я не разрешаю тебе смотреть мои рисунки!
И он предпринял еще одну попытку выхватить у меня альбом, так что мне пришлось перехватить его ручонки.
— Дед! Сейчас же отдай!
— Хватит, Итиро, прекрати! Дай дедушке посмотреть. Лучше принеси-ка сюда карандаши, и мы с тобой что-нибудь нарисуем вместе. Дедушка покажет тебе.
Эти слова произвели совершенно неожиданный эффект. Мой внук тут же перестал бороться со мной и бросился собирать рассыпанные по полу карандаши. Когда он снова подошел ко мне, манеры его изменились, я сумел его заинтересовать. Он уселся рядом со мной, протянул мне карандаши и, не говоря ни слова, вопросительно уставился на меня.
Я открыл альбом на чистой странице и положил на пол перед ним.
— Давай-ка сперва я посмотрю, как ты рисуешь, Итиро, А уж потом мы решим, стоит ли мне как-то исправлять или улучшать твой рисунок. Ну, что ты хочешь изобразить?
Мой внук притих, задумчиво глядя на чистый лист, однако не брался за карандаш.
— Может, попробуешь нарисовать что-нибудь из того, что бросилось тебе в глаза вчера? — предложил я. — Ну, вот что ты увидел, как только вы сошли с поезда?
Итиро еще некоторое время молча смотрел на чистый лист бумаги, потом вдруг поднял на меня глаза и спросил:
— А ты, дед, и вправду был когда-то знаменитым художником?
— Знаменитым? — Я засмеялся. — Думаю, что можно и так сказать. А что, так твоя мама говорит?
— Папа. Он говорит, что раньше ты был знаменитым художником. Но тебе пришлось все бросить.
— Я просто вышел на пенсию, Итиро. Все выходят на пенсию, когда достигают определенного возраста. Это вполне справедливо — ведь каждый старый человек заслужил отдых.
— А папа говорит, что тебе пришлось все бросить. Потому что Япония проиграла войну.
Я снова засмеялся, потом взял альбом и еще раз перелистал его, внимательно рассматривая сделанные моим внуком наброски трамваев. Я держал альбом подальше от глаз, чтобы лучше видеть.
— Понимаешь, Итиро, когда достигаешь определенного возраста, тебе хочется от всего отдохнуть. Твой папа тоже перестанет работать, когда ему будет столько лет, сколько мне. А когда-нибудь и тебе будет столько лет, сколько мне, и тебе тоже захочется отдохнуть. Итак, — я открыл альбом на чистом листе и снова положил его перед Итиро, — что ты мне нарисуешь?
— А это ты, дед, нарисовал ту картину, что висит в столовой?
— Нет, ее нарисовал художник Ураяма. А что, она тебе нравится?
— А ту картину, что висит в коридоре, кто нарисовал?
— Ее нарисовал один очень хороший художник и мой старый друг.
— А где же твои картины, дед?
— Они все пока что убраны. А теперь, Итиро, давай вернемся к более важным вещам. Что ты мне нарисуешь? Что ты помнишь из событий вчерашнего дня? В чем дело, Итиро? Ты что это вдруг притих?
— Я хочу посмотреть твои картины, дед.
— Я уверен, что такой способный мальчик, как ты, успел очень многое запомнить. Ты же запомнил, например, ту афишу — с доисторическим чудовищем, верно? И я не сомневаюсь, что ты вполне сможешь нарисовать это чудовище. Может, даже лучше, чем на афише.
Итиро некоторое время явно обдумывал мои слова. Потом плюхнулся на живот, низко свесил голову над листом бумаги и принялся рисовать.
Темно-коричневым карандашом он нарисовал в нижней части листа ряд каких-то ящиков, превратившихся вскоре в очертания городских зданий. Затем на листе появилось огромное ящероподобное существо, оно стояло на задних ногах, грозно возвышаясь над городом. После чего мой внук заменил темно-коричневый карандаш красным и принялся рисовать вокруг ящера яркие полосы.