Посол обходит непросторные свои владения за колючей проволокой. Поистине цитадель. Подозреваю, что Уэст писал эти картины с натуры: слишком тверды и ощутимо убедительны детали. «Мои служащие и их семьи жили в атмосфере риска и ежедневной опасности. На улицах завязывались бои. В барах, в кино и на рынках рвались бомбы... Детей возили в школу по заранее разработанному маршруту, под вооруженной охраной. Ворота запирались на ночь, и отец семейства спал с заряженным револьвером под подушкой. Воскресная прогулка на машине миль за пять от города могла окончиться встречей с сидящими в засаде вьетконговцами».
Кажется, подозрительность, с которой посол относится ко всему вьетнамскому, не покидает его и тогда, когда ему представляют его сподвижников по посольству. Кто они, в какой мере они способны помочь Эмберли осуществить нелегкую его миссию? Джордж Гротон, юный друг Эмберли, прибывший вместе с ним из Токио, сообщает ему: «Гарри Яффа, ЦРУ, — человек сильный. Трения между ним и Мэлом Адамсом, первым секретарем».
Итак, Яффа и Адамс.
«Давайте будем откровенны друг с другом, сэр, — говорит Яффа послу. — Давайте уясним себе наши функции. Вы — официальный представитель Соединенных Штатов. Мне приходится служить в другом качестве: я использую любую возможность для достижения своих целей. Я должен делать иногда такое, чего вы никогда не сможете одобрить, поэтому лучше, чтобы вы об этом не знали. Мне приходится убивать мужчин и подкупать женщин. Мне приходится затевать один заговор, чтобы обеспечить успех другого. Мне приходится принимать меры, которые обеспечили бы ваш успех и гарантировали бы вас от провала. Если для успокоения вашей совести нужно, чтобы я вам лгал, — я могу и это. Тут я большой мастак, хотя предпочитаю не лгать, если в этом нет необходимости».
Персонал посольства — в руках Яффы. Он точно характеризует каждого. Он представляет послу телохранителя, отличного стрелка и специалиста по дзюдо, и, разумеется, молодую женщину с хорошей внешностью в качестве секретаря. Он знакомит посла с расположением посольства и показывает сигнальные звонки, а заодно и окна, у которых может оказаться посол, сообщив, что соответствующее поле обстрела по окну извне проверено, хотя случайности возможны. Он дает послу пистолет, сопроводив это пояснением, которым пренебрегать опасно.
«Мысли мои обратным ходом вернулись к Гарри Яффе, профессиональному конспиратору, которого я сам назначил своим агентом и поверенным во всех переговорах с мятежными генералами, — замечает Эмберли. — Я читал его донесения, записывал наши разговоры и, перечитав все эти документы еще раз, нашел в них искусную недоговоренность... Военные заговорщики? Тут была биография каждого, перечислены даже суммы на их текущих счетах в банке и земельные владения. Агенты среди буддистов, реакционеры среди католического духовенства? У Яффы имелось досье на каждого из них и отчет об их деятельности вплоть до последних дней. Наши агенты во Вьетнаме и Пном-Пене, наши связные среди летчиков, которые возят опиум из Бирмы, и капитанов, снабжающих им торговцев на побережье от Бангкока и вдоль всего Тонкинского залива? Все они у нас на учете. Что же мне еще нужно?..»
Я прочел это и подумал, что история повторяется и вероломный Яффа — весьма известный персонаж из нашего совсем еще недавнего прошлого. Яффа — это Брюс Локкарт, да, Локкарт, скупающий души, отнюдь не мертвые, формирующий армии вторжения, организующий заговоры и субсидирующий убийц. Работа над книгой о первых советских дипломатах повлекла меня по сложным путям дипломатической Москвы, которыми шли сподвижники Дзержинского, напав на след Локкарта, привела в дом на Хлебном переулке, 19, в Москве, где была резиденция Локкарта и откуда он был взят чекистами. Книга Уэста заставила вспомнить наш восемнадцатый год, год жестокий и страдный, еще раз почувствовать, что у нас с братским Вьетнамом одни друзья и одни враги. Была бы революция, а Локкарт найдется, явись он хотя бы через пятьдесят лет в образе Яффы...