Интересно, распространяется ли и на него упакованная в коробки надежда Энни?
Наконец он наткнулся на то, что искал. Коробка с файлами, тетрадями, старый ноутбук. Он просмотрел еще несколько коробок, вытащил из них пару дисков, чтобы тоже взять с собой. Песни и музыка, которые совсем в другой жизни слушал совсем другой человек.
Потом он снова и снова перебирал вещи сына, бередя и без того незаживающие раны.
— Знаешь, я тоже по нему скучаю. Мне его очень не хватает.
Донован вздрогнул от неожиданности, обернулся. В дверях стояла Энни. Трудно сказать, сколько она там стоит. Трудно сказать, сколько он здесь сидит. Он вообще потерял счет времени, растворился в нем.
Что-то в Энни изменилось. Сначала он решил, что она не столь напряженна, но потом понял, что она держит себя в руках. Он поднялся с пола.
— И по тебе, — добавила она еле слышно. — Дон, ты сделал все, что мог. Ты пытался его отыскать. Ты поступал так, как на твоем месте поступил бы любой отец.
Она положила руку ему на плечо. Донован вздохнул и уже во второй раз посмотрел ей прямо в глаза. Он кожей ощущал ее дыхание.
— Пора идти вперед, — сказала она. — Ты его не забывай, пусть где-то внутри продолжает теплиться надежда, что он жив. Крошечный лучик… — Она вздохнула. — Но надо двигаться дальше. Ты не в силах его вернуть.
— Нет, — сказал он, качая головой. — Эта работа… она дает мне шанс. Нам. Всем нам дает шанс. Он, может быть, жив. Ему, возможно, нужна моя помощь. — Он опустил глаза. — Я должен попытаться.
Энни отодвинулась и снова обхватила себя руками, будто оборонялась, защищалась от него.
— Пойдем-ка со мной, — сказала она и вышла из комнаты.
Он последовал за ней.
Она открыла дверь спальни, остановилась на пороге, заглядывая внутрь. Донован подошел ближе.
— Смотри, — сказала она, показывая на кровать, — когда-то мы с тобой здесь спали. Постельное белье сбито и смято после сна. Такое должно бы оставаться от наших с тобой тел.
Она повернулась к нему. Глаза недобро сверкнули.
— Но ты для меня перестал существовать, — сказала она срывающимся голосом. — А мне нужно было жить дальше, найти кого-то другого. Живого человека.
— И кто же это?
— Его зовут Майкл. Он очень хорошо ко мне относится. И к Эбигейл. Он взял на себя заботу о чужом ребенке.
Донован молчал.
— Дэвида больше нет, — глухо сказала она, не поднимая глаз. — Его нет среди живых. Ты был ему нужен? Но ты был нужен и жене. И дочери.
Она подошла к прикроватному столику, взяла фотографию в рамке, ткнула ему в лицо.
— Узнаешь? Это Эбигейл — твоя дочь. Запомни, как она теперь выглядит.
Донован посмотрел на фотографию хорошенькой черноволосой девочки с невероятно умными глазами.
— Она здесь просто красавица.
— Она и на самом деле красавица. А еще она очень храбрая и очень сильная девочка. Я ею горжусь. И ты гордись.
Донован кивнул.
— Хотя одному богу известно, что она думает о своем отце.
Энни поставила фотографию на место и как будто выжидающе посмотрела на Донована.
Он хотел сказать очень много, но не мог подобрать слова.
— Тебе лучше уйти, — сказала она. — Если нашел, за чем приезжал, уходи.
Он кивнул, поднял коробку, положил сверху ноутбук и начал спускаться вниз к выходу.
— Где ночуешь? — остановила его Энни.
— В гостинице.
Она кивнула.
— Передай привет Эбигейл. Мне очень ее не хватает.
— Я ей вряд ли скажу, что ты приезжал.
Она распахнула входную дверь. Внутрь тут же ворвался холодный ночной воздух. Он вышел, обернулся:
— Я позвоню, когда все закончится.
Энни молча закрыла за ним дверь, но он успел заметить, что у нее предательски задрожала нижняя губа.
Он пошел назад к машине.
Хотел было повернуться, посмотреть, не провожает ли его Энни взглядом.
Не осмелился.
Он положил свою ношу в багажник, сел в машину.
— Ну как? — спросила Пета.
Донован потер лоб.
— Забрал.
— Тогда поехали в гостиницу, — кивнула она.
И машина сорвалась с места.
Он смотрел в окно. В голове зазвучала песня с диска, который он взял с собой. Когда они с Энни познакомились, это был один из самых любимых их альбомов. «Небольшой ремонт» Шон Колвин.
Колвин пела о счастливых парах, которые проводят время, исполняя мечты, — когда этих людей не будет, их мечты останутся.
В голове снова и снова звучали знакомые строчки.
Всю дорогу до гостиницы он молчал, глядя в окно.
23
Амар проснулся и увидел на подушке кровь.
Он тут же сел, огляделся. Голова гудела и кружилась, в желудке резало так, словно он проглотил острый кол. Было трудно дышать.
Он снова лег. Дотронулся до лица. Под носом запеклась кровь.
За последние пару месяцев такое случалось с ним не впервые, только на этот раз все было гораздо хуже. Все короче становились периоды подъема и эйфории после крэка, все длиннее и глубже провалы.
«Ураган „Чарли“ оставил после себя одни разрушения…» — громко объявил он.
Он медленно поднялся, пошел в душ, встал под горячую струю, чтобы смыть с себя ядовитые выделения. Растерся полотенцем, все так же осторожно прошел на кухню, достал из холодильника бутылку с водой, попил.
Боль в теле постепенно отпускала, но голова оставалась чугунной, по-прежнему тяжело было на душе.
Отец Джек. Сбежавшие дети. Гибель Марии.
Попытки найти подростков из дома Джека успехом не увенчались — они словно растворились в темноте. Из-за этого и особенно из-за гибели Марии он не мог по-настоящему торжествовать по случаю успешного окончания их с Петой работы. Да, этим сейчас занимается полиция, и Пета с Донованом сейчас в Лондоне, чтобы продолжить расследование, но боль утраты все равно гулко отдается в сердце.
Накануне вечером он решил отпраздновать победу, но в результате с горя напился. Хорошо хоть никого не подцепил и не притащил ночевать, чтобы наутро не быть одному. Значит, он все-таки заслуживает прощения.
Он оделся, попытался приободриться, настроиться на выполнение стоявшей перед ним задачи.
Так, на часах половина двенадцатого. Отлично, люди, с которыми он собирается разговаривать, сейчас только-только просыпаются.
Он выглянул в окно: на улице холодно и пасмурно — ни намека на вчерашнее солнце. Натянул теплую черную куртку, еще раз глянул на часы и вышел из квартиры.
Он должен найти мальчишку, который зарабатывает на жизнь, торгуя собственным телом.
Кинисайда заставляли ждать, а он этого очень не любил.
То же место встречи, то же время, а Майки нет. Это ко всем неприятностям, с которыми сейчас приходится сталкиваться. По крайней мере, Майки боится его как огня и не посмеет не извиниться за опоздание.
Из-за всех этих слухов о служебном расследовании, работе антикоррупционного комитета и убийства журналистки приходилось, стиснув зубы, обуздывать рвущиеся наружу эмоции. Ему это удавалось, потому что впереди маячила конечная цель. Как только Хантли выполнит свою задачу, он бросит все это к чертям собачьим — для него начнется совершенно другая жизнь.
Держаться помогали собранная дорожная сумка и паспорт на другую фамилию.
А еще билет на самолет.
В один конец.
В новую жизнь.
Наверное, он все-таки будет скучать по жене и детям, но они могут приехать к нему потом. Когда он устроится на новом месте.
Может быть.
А пока приходится ждать.
Он снова посмотрел на часы и теперь уже разозлился по-настоящему. Поднял глаза и увидел, что к нему ленивой походкой приближается Майки Блэкмор — с таким видом, будто времени у него полно и торопиться некуда.
Кинисайд не поверил собственным глазам: Майки не летит сломя голову! К горлу подступала злоба. Хотелось подскочить к этому ублюдку, избить его до крови, башку ему оторвать…
Но он сдержался.
Майки подошел, остановился.
— Где ты, черт возьми, болтаешься? Опаздываешь!