— Джо, ради бога, опомнись! Что ты делаешь!
Донован посмотрел на лежавшего под ним человека, словно видя его впервые. Он как будто вдруг очнулся, отшатнулся к стене и, глядя в одну точку и тяжело дыша, медленно съехал вниз.
Уголком сознания он отметил, что к распростертому телу подошла Мария, склонилась над ним, пытаясь вернуть к жизни. Кажется, ей это удалось.
Донована бросило в жар, к горлу подступила тошнота. Тело налилось свинцом, руки стали ватными. Он видел, как Мария оторвалась от своих забот, оглядела комнату. Что она увидела? Он понимал, что она при этом думает.
С трех стен вокруг смотрело одно и то же лицо. Темноволосый мальчик с сияющими глазами. То озорной, то серьезный. С мамой и папой. Со старшей сестрой. Со всеми вместе. С друзьями. Дома. В школе. Дэвид на каникулах во Франции. Дэвид в Диснейленде. На солнечном песчаном пляже.
История маленькой жизни в фотографиях. Со дня рождения до шести лет. Только до шести лет, а дальше — ничего.
Среди них пожелтевшие вырезки из газет с кричащими заголовками о единственном событии:
«Бесследное исчезновение ребенка».
«В деле пропавшего шестилетнего мальчика ни одной улики».
«Несчастный Дэвид: почему никто его не видел?»
У дальней стены коробки с наклеенными надписями:
«Полицейские отчеты».
«Справки о пропавших без вести».
Донован, часто и тяжело дыша, затравленно смотрел на непрошеных гостей.
Шарки, похоже, пришел в себя, Мария помогла ему приподняться. Лицо оставалось багровым, в глазах стоял ужас.
— Извините…
Мария снова оглянулась:
— Прости, Джо…
Донован молчал, уставившись куда-то поверх их голов. Он будто и сам стал невидимкой.
— Нет-нет, — с трудом ворочал языком Шарки. Голос срывался, скрипел. — Это я во всем виноват. Я не должен был… Извините.
С помощью Марии он тяжело поднялся с пола.
— Я не подумал, что вам может быть так… — он вздохнул. — Вам до сих пор, наверное, очень больно.
Донован медленно, с усилием кивнул.
— Да, — произнес он. — А теперь — убирайтесь.
Мария кивнула:
— Прости, Джо. Мы очень виноваты.
Донован продолжал смотреть прямо перед собой.
— Оставьте меня в покое, — произнес он слабым, срывающимся голосом.
Посетители направились к выходу, Мария поддерживала Шарки. Дойдя до двери, он обернулся.
— Мария не рассказала вам о нашем предложении? — Его голос еще немного дрожал.
Донован поднял глаза. Мария взглянула на Шарки и нахмурилась.
— О каком предложении?
— Вы, — в глазах Шарки промелькнула цепкость юриста, — помогаете нам найти Гэри Майерса, проведете переговоры от нашего имени, а мы поможем вам искать сына.
Донован вскочил на ноги, не обращая внимания на вихрь в голове:
— Вы знаете, где Дэвид?
— Нет, — сказал Шарки. — Я этого не говорил. Я сказал, если вы поможете нам, мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам.
Мария не верила собственным ушам. Она покачала головой. Это совсем не входило в их планы. Она открыла рот, собираясь заговорить. Шарки ласково, но решительно сжал ее руку, посмотрел прямо в глаза и предостерегающе покачал головой. Донован не заметил этого обмена знаками.
— Как? — спросил Донован.
— Вам будет предоставлен доступ к любым нашим источникам. Вы сможете воспользоваться любыми нашими ресурсами… Что на это скажете, Донован?
Шарки улыбался, он вновь стал самим собой.
Мария отвернулась, покачала головой.
— Итак? Вы принимаете наше предложение?
Донован не отрывал от Шарки глаз, в душе шевельнулась, подняла голову надежда.
— Да, — ответил он. — Принимаю.
Шарки протянул руку. Донован на этот раз ее пожал.
Он вдруг заметил, что дождь прекратился.
3
Джамал открыл глаза, подоткнул под себя куртку, с трудом сдерживая дрожь.
Разогнул затекшие, окоченевшие ноги, медленно потянулся, избавляясь от боли и покалывания во всем теле, широко, с хрустом зевнул.
Он не выспался — будто и не спал вовсе.
Даже у новой БМВ заднее сиденье не отличается мягкостью и упругостью, а уж после пары десятков лет использования в хвост и гриву из него во все стороны торчали ржавые пружины и клочья отсыревшей набивки: не то что лежать — сидеть невозможно. Но выбор был невелик: либо здесь, либо на улице. Он особо не раздумывал, потому что очень хорошо знал, что такое ночевать на улице.
С машины давно сняли колеса, она сидела брюхом прямо на земле во дворе дома, в котором никто не жил, в одной из застроек Гейтсхеда. Это была узкая и длинная гряда некрасивых домов, причем каждый следующий казался пустыннее и заброшеннее предыдущего. Этот же располагался дальше всех от дороги, словно стоял на самом краю света. Он почернел от грязи и копоти, оконные стекла держались на гвоздях, забитых в гнилую фанеру.
Джамал спустил ноги на пол. Под кроссовками, потерявшими былую белизну, захрустело битое стекло и пластик. Он снова потянулся, задрожал, обхватил себя руками. Хотелось курить: немного бы травки, чтобы взбодриться, хоть что-нибудь. Он дотронулся до бугорка во внутреннем кармане куртки: этот мини-диск сделает его богачом. Джамал улыбнулся своим мыслям — сразу прибавилось сил.
Он выбрался из машины и огляделся. Для жителей микрорайона двор, судя по всему, давно превратился в свалку: вокруг старого, ободранного дивана и разваливающегося на глазах ржавого холодильника валялись пустые молочные бутылки, консервные банки, пакеты из-под всяких гамбургеров — настоящая городская помойка.
Он провел здесь ночь. С него хватит.
На диске упоминали имя Джо Донована. Но в редакции, куда он позвонил, такой не работал. Поэтому он назвал еще одно имя — Гэри Майерс. Они тут же стали сговорчивее и соединили его сначала с отделом очерков, потом с приемной главного редактора. Потом кто-то позвал Марию, которая представилась главным редактором. Он повторил имена. Свое говорить не стал. В голове звучал голос в начале записи:
— Видите ли, мистер Майерс…
— Называйте меня Гэри. Если так вам будет проще.
Тяжелый вздох, потом:
— Хорошо. Гэри…
Джамал вздрогнул при воспоминании о том номере в гостинице.
Он сказал ей, что это вопрос жизни и смерти. Да, жизни и, черт подери, смерти.
Естественно, даром она ничего не получит.
Она замолчала, как будто тянула время, потом сказала, что ей нужно сначала найти Джо Донована; попросила Джамала оставить номер телефона, чтобы Донован сам ему позвонил. Джамал не оставил, сказал, что перезвонит на следующий день. Она попросила через два.
На этом разговор закончился.
Потом он бродил по городу, высматривая места, которые бы напоминали привычные лондонские. Нашел зал игровых автоматов на Клейтон-стрит и почувствовал, что почти в безопасности: в незнакомом городе он будто вернулся домой. Правда, на него обращали внимание. Здесь все — дети, взрослые, за исключением хозяина клуба азиата и нескольких детей восточной внешности, — были белыми. Он оказался единственным темнокожим. Нет, явной ненависти в смотревших на него глазах он не заметил — разве что любопытство и некоторую подозрительность. Будто они в жизни не видели темнокожего пацана и ждали, что он отколет какой-нибудь номер. Вроде никогда не слышали лондонского говора, разве только в этом бесконечном сериале об обитателях Ист-Энда.
Вообще-то сам он не считал себя темнокожим. Но здесь чувствовал, что он темнее темноты, чернее черноты. Интересно, где все-таки находится этот город? И насколько далеко от Лондона?
Время от времени на него посматривал подросток, в котором он разглядел родственную душу и почувствовал связывающую их ниточку. Нечто общее, что объединяет людей независимо от цвета кожи. Как отражение в зеркале: я тебя знаю; знаю, как ты живешь, чем занимаешься, как зарабатываешь на жизнь.
Мальчишка был примерно его возраста, только повыше ростом, со светлыми волосами и белой кожей.
— Ты, случайно, не Джермейн Джинас? — поинтересовался светловолосый.