Сибирские друзья Худякова вскоре покинули Петербург и отправились в Сибирь, чтобы осуществлять свои замыслы легальным и тайным путем. Они звали с собой и Худякова. «Да помилуйте, что я там буду… Я сам очень мало развит, — отвечал он. — Нет, я пока останусь здесь и буду заниматься наукой»{58}. Однако в научные интересы Худякова все настойчивей врывались новые вопросы, заданные самою жизнью, — как уничтожить царящую в человеческом обществе неправду и несправедливость. Если «приверженцем конституции» он стал еще в Казани, то теперь, пять лет спустя, Худяков пришел к заключению, что одним политическим преобразованием не искоренить социального зла, не уничтожить угнетения человека человеком, порождаемого частной собственностью, не достичь всего, что нужно народу, изнывающему от нищеты, невежества и эксплуатации. Демократические убеждения Худякова слились с социалистическими. Он достиг высшей точки идейного развития, которое было возможно в России в ту эпоху. Первые шаги в этом направлении, несомненно, были связаны с влиянием социалистически настроенных участников сибирского кружка. Теперь уже Худяков считал недопустимым для честного человека сидеть сложа руки и наблюдать, как все больше укореняется гнет. В этом именно смысле он говорил о своем «выходе на прямую дорогу», который совершил бы раньше, доведись ему в Казани слушать лекции А. П. Щапова. Щапов был социалистом и широко пропагандировал идею народного начала в государственной и общественной жизни.
Слияние идей утопического социализма, рожденных западноевропейской мыслью, дополненных мыслью о значении общинного владения землей, с защитой интересов народа, основную массу которого составляло крестьянство, характеризовало собой процесс формирования русского народничества, как широкого общественного течения, господствовавшего почти на всем протяжении второй половины XIX века. В русской публицистике выразителем этого процесса на его ранней стадии был журнал «Современник», издававшийся Н. А. Некрасовым. Душою журнала являлись Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский.
На революционно-демократических позициях стоял и другой журнал — «Русское слово» Г. Е. Благосветлова, в котором ведущая роль принадлежала Д. И. Писареву. «Русское слово» не имело народнической окраски. Внимание сотрудничавших в нем публицистов было сосредоточено на проблемах распространения знаний, главным образом естественных наук и прежде всего в той среде, которая способна их воспринять — в кругах молодой интеллигенции — «мыслящих реалистов». Это направление было естественной реакцией на то, что крестьянская масса не восстала против реформы. В общественном преобразовании ведущая роль отводилась интеллигенции.
«Современник», еще при Чернышевском и Добролюбове выставивший на своем знамени социалистические идеи, неразрывно связанные с мыслью о народе как движущей силе революции, определял главную задачу «молодого поколения» в установлении тесных контактов с массами, в просвещении народа и пропаганде социалистических идей.
Разногласия между двумя демократическими органами со спадом революционной ситуации все больше углублялись, и полемика, вспыхнувшая как будто по второстепенным вопросам, приняла весьма острые формы. «Раскол в нигилистах» — так злорадно назвал эти споры Ф. М. Достоевский. Каждое из направлений имело своих приверженцев среди молодежи.
Худяков принадлежал к сторонникам «Современника». Все его интересы были сосредоточены на народе. И если еще недавно крестьянство привлекало его прежде всего как создатель духовных ценностей — произведений эпоса и народной мудрости, то в петербургский период он увидел деревню как будто бы в новом свете. Именно к этому периоду относит сам Худяков свое подлинное знакомство с положением крестьянства. «Из Петербурга я каждое лето ездил на свидание с родителями, — пишет он, — и эти поездки давали мне случай видеть народную жизнь. Трудно представить себе более трудолюбивый и более бедный народ, как те крестьяне, которых мне приходилось видеть…»{59} Его родители в это время уже переехали из Сибири в среднюю полосу России.
Результатом новых наблюдений было нарастающее убеждение, что крестьянская масса — благоприятная почва для пропаганды, так как самое положение крестьян толкало их, по мысли Худякова, на путь борьбы. «Платы за надел, штрафы за скотину, переступившую барскую межу, совершенно разорили целые деревни, — отмечал он. — Некоторые селения нарочно переписаны помещиками из крестьян в дворовые накануне объявления манифеста; потому совершенно не получили надела. Нечего и говорить, что при подобных обстоятельствах люди делаются враждебны к правительству…»{60}
Еще более откровенно Худяков высказывал эти мысли в ссылке подосланному к нему шпиону Трофимову. В одном из донесений последнего говорится: «Считает русский народ в сильно возбужденном состоянии»{61}. В другом Трофимов писал, что на его возражения о привязанности народа к государю Худяков ответил: «Я говорил не раз с народом и могу вас уверить, что русский мужик не так привержен к государю, как вы думаете, и всегда поймет свою пользу. При этом идеи достаточно распространены, нужно уметь только распорядиться ими». Худяков, по словам Трофимова, утверждал, что правительству нечего рассчитывать не только на народ, но и на войско. «Когда нас содержали в крепости, — говорил он Трофимову, — то караульные солдаты высказывали сожаление, что покушение не удалось. Если бы царя убили, говорили они, мы бы покончили с великим князем Николаем Николаевичем и другими… Это говорил не один и не два»{62}.
Точно ли передал Трофимов слова и мысли Худякова, мы в данном случае не знаем. Но в рукописи «Опыта автобиографии» около слов о том, что в наказание за «запирательство» на следствии Муравьев посадил его на хлеб и воду и поставил караульных солдат прямо в камере, есть следующая фраза в скобках: «Разговор с караульными»{63}, подтверждающая, во всяком случае, факт какой-то беседы, казавшейся автору важной.
Разумеется, представления Худякова о возбужденном состоянии народа и о его осознанной враждебности к правительству не соответствовали действительному положению вещей: он принимал желаемое за реальное, а главное, не замечал противоречия между этим желаемым и его же собственными наблюдениями, говорившими о беспросветной темноте и забитости крестьянства. Он сам рассказал, как в одном селе Симбирской губернии крестьяне, узнав, что он пишет книги, прозвали его «чернокнижником»{64}, как в другом селе по поводу польского восстания говорили: «Да чаво тут, ишь ты, все польский чарь-то задират нашего же»{65}; как ямщик, который его вез, удивлялся, «как это едет он, едет, а все не может обогнать солнышко»{66}.
Однако темнота крестьянства, о которую неизбежно разбивались все революционные замыслы демократического подполья, казалась делом поправимым и вовсе не требующим длительного времени.
Еще деятели эпохи падения крепостного права видели одну из своих насущнейших задач в просвещении темных народных масс ускоренными темпами. «Вслед за освобождением от крепостного права другой громадный вопрос занял Россию: освобождение народа от невежества, главной причины его страданий», — писали в 1862 году в статье «Крепостники грамотности» основатели тайного общества «Земля и воля» (тогда еще не имевшего этого названия) Н. А. Серно-Соловьевич и А. А. Слепцов{67}. С этой целью устраивались воскресные школы, народные читальни при книжных лавках и библиотеках, общества для издания и распространения среди народа популярной литературы.
Это было одной из форм легальной деятельности общества «Земля и воля». Еще весной 1862 года членами этого общества А. Д. Путятой и А. А. Слепцовым было организовано «Общество по изданию дешевых книг для народа», состоявшее преимущественно из преподавателей второго кадетского корпуса. Известна только одна книжка, подготовленная этим обществом, — «Сборник рассказов в прозе и стихах». В ней были напечатаны произведения выдающихся русских авторов — Некрасова, Достоевского, Щедрина, Никитина, — доступные для начинающего читателя. Вначале одобренный цензурой, сборник был вскоре запрещен, а затем и сожжен, так как помещенные в нем стихи и рассказы метили в одну точку — в несправедливость общественного устройства России. Составители стремились объединить задачи просвещения с задачами пропаганды.