Добавим к этому, что дом Худякова часто служил пристанищем для нуждавшихся и неимущих. Им оказывалась не только материальная поддержка. Так, у Худякова воспитывался десятилетний мальчик Андрей Кондратьев, сын сторожа в Главном управлении военно-учебных заведений. Худяков обучал его грамоте. Мальчик, по-видимому, обладал художественными способностями, он брал уроки рисования у капитана Кириенко, старшего помощника квартального надзирателя первого квартала Васильевской части. Все это было выявлено во время следствия по делу Каракозова, и Андрея даже допрашивали о лицах, посещавших Худякова{93}. И лишь спустя два года стало известно, что уроки, преподававшиеся Худяковым Кондратьеву, были тоже «поучительного свойства».
При одном из обысков в Петербурге нашли бумажку с записанными на ней загадками и ответами на них. И тогда выяснилось, что это записи Андрея Кондратьева, его упражнения в письме, которые ему задавал Худяков. Кроме народных загадок с отгадками, здесь был следующий текст в виде вопросов и ответов:
«Кто всегда людей вешает?» — Царь.
Кто всегда над бедными смеется? — Бог.
Какие всегда умные люди? — Которых вешают
и ссылают.
. . . . . . . . . .
Где всегда хорошие люди? — В Сибири.
Когда лучше будет жить? — Когда не будет царей.
Кто на свете подлецы и дураки? — Генералы»{94}.
Вот то немногое, что известно об Андрее Кондратьеве. Пропали ли даром уроки политической грамоты или дали свои плоды — мы не знаем.
Еще меньше у нас сведений о другом юноше, близком к Худякову, Мейере Левентале. Выходец из бедной еврейской семьи, он был учеником в мастерской Технологического института. Худяков оказывал ему денежную помощь, а по словам брата Худяковой, А. А. Лебедева, Левенталь одно время у Худяковых жил. Левенталь был арестован во время следствия по делу Каракозова. При аресте у него нашли лист бумаги с рисунком шахматной доски, обозначенными на ней фигурами и надписью: «Задача в память 4-го апреля. Фигуры представляют римскую цифру IV». Левенталь утверждал, что списал эту задачу в газете, но это был вымысел{95}.
Покушение Каракозова изображалось, таким образом, как борьба на шахматном поле. Кто подразумевался под белыми и кто под черными фигурами, сказать трудно. Но симптоматично уже то, что о «чудесном спасении» царя ни в заглавии, ни в комментариях Левенталя не было ни одного слова.
Летом 1865 года у Худяковых получила приют молодая девушка Е. Д. Шемякина, учившаяся в бесплатной школе А. К. Европеус. «Шемякину, как мне рассказывали, — сообщал на допросе Лопатин, — рекомендовал попечению госпожи Европеус господин Энгельгардт (впоследствии известный народник-публицист. — В. В.), который желал вывести ее из-под влияния не совсем нравственной семьи (одна из ее сестер, судя по рассказам, просто публичная женщина)»{96}. Летом, когда занятия в школе Европеус прекратились, Шемякину взяли к себе Худяковы. Она пробыла у них около трех месяцев, встречала там, по ее словам, А. Никольского, М. Левенталя, Г. Елисеева и некоторых других{97}.
Как мы видим, сведения эти очень отрывочны. Но все же они дорисовывают человеческий облик Худякова.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЗНАНИЯ НАРОДУ
Его имя осталось не только в памяти личных друзей и товарищей; оно осталось и останется почетно в рядах русских революционных деятелей, как одного из самых искусных пропагандистов революции в России под цензурной формой.
Потаенную, подпольную деятельность Худяков сочетал с легальной литературной работой. Но теперь эта работа приобрела иное направление, чем в годы, отданные изучению устного народного творчества. Тогда он брал у народа, ничего не отдавая взамен; теперь он возвращал свой долг народу, стремясь вручить ему светоч знания, раскрыть глаза на окружающий мир и на причины народных бедствий. «К этому времени, — пишет Г. А. Лопатин, — относится полный переворот и в литературной деятельности Худякова. Вместо лингвистических исследований он принимается за популяризирование для народа имеющегося знания. Он пишет книжки для народных масс, книжки цензурные, но тем не менее говорящие в опытных руках о многом не особенно-то цензурном»{98}.
Надо, однако, сказать, что книжки Худякова не были просто популяризацией чужих трудов. Когда дело касалось исторических и общественных явлений, он самостоятельно их переосмысливал, создавал собственную концепцию исторического процесса, в котором главную роль отводил народным массам или защитникам их интересов[3].
Имелась ли связь между прежними научными разысканиями Худякова и его книжками для народа, или это были два обособленных этапа его литературной деятельности? Конечно же, такая связь существовала. Она прослеживается и в его ученых трудах последних лет и в книжках для народа. Так, в статье «Женщина допетровской Руси», опубликованной в «дамском» журнале «Модный магазин» в 1863 году (№ 20–22), рассматривается образ женщины в народной поэзии и древнерусской литературе и одновременно дана характеристика женского бесправья, полуазиатских форм подчинения, узаконенных «Домостроем». Все это показано на общем фоне допетровской Руси, то есть в прямой связи с политическим и общественным строем.
В книжках для народа Худяков широко использовал пословицы и поговорки, песни и предания, как бы возвращая народу его же собственные мысли. Он как будто говорил читателю: «Ведь это твои слова, тобою открытая истина, следуй же ей. И прислушайся к тому, что рас-скажу тебе я, подмечай, как близка твоя истина к моему рассказу и как не вяжется она с твоими суевериями».
Общение с народом при сборе фольклорных материалов показало Худякову всю глубину народного невежества, особенно наглядно проявлявшегося в народных суевериях. Разработка мифологической теории на материалах русского фольклора подводила теоретическую основу под эти суеверия, протягивала нить к первобытным воззрениям человека на природу. Отсюда само собой напрашивался вывод: необходимо в первую очередь разрушить народные суеверия; именно они держат народные массы в темноте и бездействии. И мы видим, как во всех своих книжках, подходя с разных сторон к одному и тому же вопросу, Худяков стремится раскрыть то зло, которое принесли человечеству невежество и суеверия, показать их исторический источник и их социальные последствия.
Этой мыслью пронизан его первый авторский труд для народа — «Рассказы о старинных людях», состоявший из четырех выпусков, опубликованных в 1864— 1§ 65 годах. В них содержались очерки по истории древнего мира — рассказы о древних индийцах, египтянах, финикийцах, ассирийцах и вавилонянах, персах, греках и римлянах. Был среди этих рассказов и очерк «Древние израильтяне», но его запретила цензура, как несогласный «с историей, святой церковью и всеми разумными людьми признанной»{99}.
«Рассказы о старинных людях» не только политическая история народов, но также история верований древнего мира, как первоосновы социальных отношений. И когда цензура, спохватившись через некоторое время, занялась специальным рассмотрением этой книжки, цензору, ее рецензировавшему, прежде всего и бросилась в глаза атеистическая концепция Худякова, отметавшая вместе с суевериями и христианскую религию.
3
Об исторических воззрениях Худякова есть специальная статья А. Н. Цамутали «История России в освещении И. А. Худякова». Сб. «История и историки. Историография истории СССР». М., 1965, стр. 440–458.