Из следственного дела известно, что еще до отъезда Худякова и во время пребывания в Петербурге Ишути-на у Елисеева и с его участием обсуждался вопрос об устройстве побега Н. Г. Чернышевского из сибирской каторжной тюрьмы. Средства для осуществления этого замысла частично давал Елисеев, в основном же ишутинцы. Принять участие в сибирской экспедиции вызвался находившийся в это время в Петербурге А. К. Маликов, затем к нему решили присоединиться его сестра — Е. К. Оболенская и ее муж, упоминавшийся Л. Е. Оболенский. Этот замысел, обсужденный Ишутиным и его товарищами уже по возвращении в Москву, был принят с энтузиазмом. Предполагалось, освободив Чернышевского, переправить его за рубеж для издания социалистического журнала, который бы осуществлял идейное руководство движением. Необходимость разработки теоретических вопросов ощущалась в это время особенно остро. Сибирскую экспедицию должен был возглавить Н. П. Странден. Кроме того, намечалось отправить с ними полукрестьянина-полурабочего мальцевского завода в Калужской губернии Я. И. Дарочкина.
Роль и участие Худякова в этой экспедиции была весьма важной. Он снабдил Страндена письмами к своим друзьям-сибирякам и ссыльным полякам, просил их помочь побегу и ориентировать Страндена в незнакомой обстановке. Худяков достал Страндену подложный документ и передал ему письмо от петербургских представителей польского подполья к ссыльным полякам в Сибирь. Все это было обнаружено среди бумаг, изъятых у ишутинцев после ареста. Хотя подавляющее большинство компрометирующих бумаг (в том числе и программноуставных) ишутинцы уничтожили после покушения 4 апреля, документы, необходимые для поездки Страндена, остались в шкатулке, спрятанной на чердаке их квартирной хозяйкой Н. Балгужниковой. Странден должен был выехать вскоре после покушения. Но поездка сорвалась — он был арестован.
Среди писем, переданных Худяковым Страндену, было одно написанное по-русски и неизвестно кому адресованное, за подписью «Иван Петров». Первые же его строки: «Любезный братец! После вчера одержал я, милый мой, твое письмо с большим нетерпением…», указывали на то, что подпись ложная и что автор письма поляк, не владеющий свободно русской речью. Письмо поэтому было в следственной комиссии проявлено, и тогда обнаружился совершенно другой текст, написанный по-польски. Датировано письмо было 27 января 1866 года. Внизу стояла подпись «Станислав»{143}.
Кроме того, в шкатулке вместе с письмами хранилась записка с рядом имен, преимущественно ссыльных поляков, и указанием города, где кто из них находится. Видимо, письмо это должно было быть передано одному из поименованных в записке лиц.
Имя «Станислав» встречается в одном из донесений шпиона Трофимова. Он приводит следующие слова Худякова: «Меня при предварительном следствии спросили: «А вы были у Маевского с паном Станиславом?» Думаю, откуда это они узнали… и чуть было не сознался, а после оказалось, что они меня ловили»{144}.
Эти два факта указывают на связи Худякова с польским подпольем, оставшиеся нераскрытыми благодаря стойкости Худякова и П. П. Маевского — руководителя московского польского подполья, также привлекавшегося по делу Каракозова. Лишь позже, когда осужденный уже Худяков приближался к месту своей ссылки, появились — некоторые новые сведения о его близости к польским революционерам. В это время в Томске шли допросы участника польского подпольного движения Г. Вашкевича. Показания его чрезвычайно путаны и темны, они требуют самого осторожного подхода. Но в них мы снова встречаем рядом имена «Станислава» и Худякова.
Г. Вашкевич, приговоренный к пожизненной каторге, в 1865 году бежал с пути из Сибири вместе с двумя другими польскими революционерами. Летом того же года он находился уже в Петербурге. Здесь, по его словам, существовало тайное общество, состоявшее из поляков и русских. Одним из его руководителей и был некий пан или барон Станислав. Подлинное его имя так и осталось нераскрытым.
Вашкевич рассказал и о своем знакомстве с Худяковым. Их познакомил участник тайного общества Ромуальд Загорский, которому тут же при встрече Худяков передал письмо для «Барона». На встречу с Загорским и Вашкевичем Худяков пришел не один. С ним вместе был человек «лет 24 или 25, роста высокого, брюнет, телосложения хорошего, имел эспаньолку и усы, носил очки» и приехал «из Москвы к Барону с каким-то поручением от тамошней организации»{145}. По описаниям, это явно не Ишутин, но кто-то либо из его кружка, либо из польского подполья в Москве.
По словам Вашкевича, при первой же встрече с Худяковым тот расспрашивал его о сибирской организации поляков и на его уклончивые ответы заметил, что Вашкевич может говорить, не стесняясь, так как он, Худяков, «знает все дела означенной организации и находится в переписке с Иосифом Ямонтом в Восточной Сибири и с двумя сестрами Ямонт в Западной Сибири»{146}. Имя Марии Ямонт значилось в записке с адресами, найденной в упомянутой шкатулке. Из другого показания Вашкевича ясно, что с Худяковым он виделся не однажды и «часто слышал в разговорах Загорского с Худяковым» имя Станислава{147}. Встречи эти происходили летом, перед отъездом Худякова в Женеву.
Мы не располагаем другими свидетельствами, кроме показаний Вашкевича, о русско-польском тайном обществе в Петербурге. Этот вопрос требует специального изучения. Но самый рассказ Вашкевича не лишен интереса уже потому, что в нем есть некая перекличка с тем, что известно о революционном подполье в Петербурге и Москве. «Поляки, — пишет Вашкевич, — соединились с русскими с целью, чтобы действовать общими силами заодно, но не против русского народа, а против правительства, с намерением уничтожить настоящий порядок управления. Вместо же его ввести конституцию и дать народу более прав и участия в делах правления. С этой целью они выбирали эмиссаров для распространения через них этих идей в народе в разных пунктах России и Сибири и для внушения народу, что правительство употребляет все меры к тому, чтобы народ оставался в состоянии невежества, так как этот народ, находясь в таком положении, не может понять своих человеческих прав. Этот же народ не понимает, что если поляки и русские революционеры предпринимали что-нибудь по настоящее время, то это было делом для его пользы. Поэтому теперь на обязанность этих эмиссаров возлагается просветить русский народ распространением между ним понятий о человеческих правах, подавленных деспотизмом. С этой целью эмиссары снабжались печатными и писаными брошюрами, сочиненными в этом духе…»{148} Общество это Вашкевич называет «Ад».
Все это очень напоминает содержание худяковских книжек для народа и их основную цель — раскрыть народным массам их бесправие и его виновников и перекликается с идеей ишутинцев о подготовке народа к революции, к ее поддержке, когда она будет совершена революционным меньшинством для пользы масс.
Другое, что обращает на себя внимание в показаниях Вашкевича, это наименование тайного общества. «Адом» с конца 1865 года стала называться наиболее законспирированная организация в многоступенчатой системе тайного общества ишутинцев. В то время когда следственной комиссии это стало известно, Вашкевич уже несколько месяцев находился в тюрьме и поэтому не мог просто перенести название Ишутинской организации на петербургское русско-польское тайное общество. Это наводит на мысль, не воспользовались ли ишутинцы наименованием, уже существовавшим в Петербурге.
Исследователи русско-польских революционных связей Н. П. Митина и Т. Ф. Федосова, в руках у которых побывали десятки тысяч листов архивных документов, считают, что в них содержится достаточно данных, чтобы «говорить о существовании организаций, взявших курс на восстание к весне 1866 года»{149}. Попытка такого восстания была сделана польскими ссыльными на строительстве Кругобайкальской дороги. В ней принимал деятельнейшее участие и прибывший в Восточную Сибирь Н. А. Серно-Соловьевич.
Вводил ли Худяков Ишутина в круги польских революционеров — этого мы не знаем. Документально устанавливается, однако, что он познакомил Ишутина с A. Никольским и с некоторыми другими лицами в Петербурге. Именно там летом 1865 года Худяков направил Ишутина к инженерным офицерам С. Палашковскому (связанному с польским подпольем) и П. В. Михайлову. Но это стало известно через год после следствия по делу 4 апреля. Палашковский вскоре после отъезда Худякова в Женеву также ездил туда от какого-то петербургского кружка для установления связей. П. В. Михайлов больше известен своей просветительной деятельностью — школой, швейной мастерской и т. д. Он же составлял проект и смету для устройства чугуноплавильного завода в Калужской губернии. Степень его участия в подпольных конспирациях осталась нераскрытой. Но по утверждению B. Н. Черкезова Михайлов был одним из ближайших к Худякову лиц в Петербурге{150}.