В Неаполь Бакунин переехал в начале октября 1865 года, то есть во второй половине сентября по старому стилю. Это было в то время, когда Худяков находился в Женеве. Неапольский период жизни Бакунина так описан Г. Вырубовым, проживавшим за границей, тесно общавшимся с Герценом и вообще с русскими политическими эмигрантами: «Бакунин действовал, направляя людей, как он говорил, на путь истинный, основывал тайные общества, организовал заговоры, вырабатывал планы революций». По словам Вырубова, Бакунин и его ознакомил со статутами «обширного тайного общества, учреждавшего свои филиалы во всех странах мира. Оно представлялось в виде федеративной лаборатории всемирной социальной революции. Тут были и теоретические соображения в форме разнообразных вариаций на старую тему: «свобода, равенство, братство, справедливость» — и в мельчайших подробностях практическая организация центральной власти и отдельных кружков, члены которых должны были, между прочим, приносить присягу на кинжалах»{170}.
Основные программные документы «Интернационального братства» — «Организация» и «Революционный катехизис» — близки по целому ряду пунктов к идейным и организационным основам ишутинского тайного общества, реорганизованного в конце 1865 года.
На основе привезенных Худяковым сведений была продумана новая многоступенчатая структура этого общества. Его наиболее широкой основой должна была служить легальная или полулегальная организация, состоящая из людей еще не подготовленных для подпольной деятельности, — «Общество взаимного вспомоществования», «Переводчиков и переводчиц» или «Помощи женскому труду» и т. д. В какую из форм оно выльется — не имело значения. Такое общество и начало создаваться в конце декабря 1865 года. Внутри этой организации скрывалось тайное общество, значительно более узкое, состоявшее как из основного ядра ишутинцев, так и из некоторых лиц, привлеченных ими ранее, а также и в момент реорганизации. Новыми людьми были представители из кружка «саратовцев» и «малининцы». Они сравнительно недавно прибыли в Москву, и многие из них были слушателями только что основанной Петровской земледельческой академии. Это общество на следствии и в литературе получило название «Организация». Наконец, внутри «Организации» скрывалось еще более законспирированное со своими особыми задачами общество, состоявшее из старого основного ядра Ишутинского кружка, — «Ад».
На протяжении первых месяцев 1866 года созывались частые сходки каждой из организаций и рассматривались проекты устава и программы. Все эти проекты (а их было несколько, и по словам П. Ф. Николаева, какие-то из них были приняты) уничтожили после покушения Каракозова и начавшихся в Москве арестов. Однако из показаний на следствии вырисовывается такая картина.
Легальное общество должно было проводить пропагандистскую и просветительную работу, а кроме того, служило источником, откуда могла пополняться «Организация». Последняя ставила перед собой задачу свержения самодержавия любыми средствами, вплоть до террористических актов, и установление народовластия в виде федерации областей, наделенных широкими автономными правами и объединяемых центральной властью. Основной ячейкой областных автономий являлись общины, коллективно владевшие землей и средствами производства.
Намечалось создание разветвленной сети тайных обществ в провинции для проведения той же пропагандистски просветительной работы. С этой целью члены «Организации» предполагали разъехаться по губернским центрам, чтобы основать там местные организации. Эти задачи очень напоминают то, о чем рассказывал в своих показаниях Г. Вашкевич.
Функции «Ада» были прежде всего контрольными. Кроме того, на них должно было пасть осуществление акта цареубийства.
«Организация» рассматривала себя как ветвь Европейского революционного комитета, то есть бакунинского «Интернационального братства». Последнее приняло в глазах Худякова и его московских единомышленников такие масштабы, каких никогда не имело. Но Бакунин умел внушать представление о крупном размахе своих замыслов и деятельности. И сам ли Худяков с ним встречался или узнал об «Интернациональном братстве» через других, например М. К. Элпидина или Н. И. Утина, бывших в это время горячими поклонниками Бакунина, но и в том и в другом случае он уверовал в подлинную силу этой организации.
После возвращения Худякова из-за границы его связь с ишутинцами стала неразрывной. С ним согласовывались структура и программа тайного общества. Для личных контактов был выделен О. А. Мотков. Переписка велась через В. Н. Черкезова. Поездки ишутинцев и самого Ишутина в Петербург стали почти непрерывными.
Новый размах получила и деятельность петербургского подполья. Ее важнейшие факты и детали остались не раскрытыми следственной комиссией и не выявлены исследователями. Но по некоторым письмам, захваченным во время обысков, видно, что эта деятельность сильно активизировалась и требовала денежных средств. Письма эти были захвачены у Автонома Фортакова. Одно из них было из Астрахани от его брата Андрея и датировано 31 марта 1866 года. «Скажи Никольскому, — говорилось в нем, — что при всем моем уважении как к нему, так и делу я не мог найти денег ни под вексель, ни но до что; я же не мог дослать своих Потому, что в сборе их нет. Пускай он мне напишет, сколько ему нужно, я, может быть, как-нибудь перевернусь».
Другое письмо было от А. Никольского к Андрею Фортакову от 3 апреля 1866 года. Его должен был отвезти в Астрахань Автоном Фортаков. В письме этом сообщалось: «Андрей Иваныч! Получил от Вас деньги. А я уже их ждал, ждал. Но на то, на что я их просил, была крайняя нужда. Я уже отдал свои, как только прислали из дома. Более 100 руб. отправил, так что теперь пока там есть. Теперь там вчера говорили, что нужно усилить работу. Из Ваших я взял только 50 руб. сер., остальные пока оставил у Вашего брата. Туда же пошлю теперь свои, а там и Ваши…»{171} На следствии ни Никольский, ни Фортаковы не раскрыли, что такое «там» или «туда» и для чего нужны были деньги; придумывая всякие россказни то о покупке микроскопа, то о деньгах для издания уже изданного А. Никольским перевода книги Р. Оуэна. Самый факт таких уловок указывает на то, что назначение их было сугубо конспиративное.
В воспоминаниях Худякова есть немало намеков на острую нужду в деньгах в этот момент.
Очень важным является свидетельство Г. А. Лопатина об этих первых месяцах 1866 года. Лопатин познакомился с Худяковым не ранее конца ноября — начала декабря 1865 года. Худякову он казался человеком, привлечение которого в общество потребует времени и усилий (так говорил Лопатину сам Худяков). Между тем в это время, по словам Лопатина, «заговорщики считали дело близким к развязке, к началу конца, а потому хлопотали о практических частностях и считали неблагоразумным тратить драгоценные минуты на вербовку таких личностей…»{172} Хотя Лопатин и не участвовал в заговоре, его осведомленность о нем не оставляет сомнений: ведь именно его оставил Худяков своим конспиративным душеприказчиком, поручив ему «временное ведение обезлюженного дела».
Говоря о заговорщиках, Лопатин имел в виду, конечно, и петербуржцев во главе с Худяковым, и москвичей-ишутинцев. Но в каком отношении этот заговор находился к покушению Каракозова? Попробуем разобраться в массе самых противоречивых свидетельств на этот счет.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПОКУШЕНИЕ
…Если бы у меня было его жизней, а не одна и если бы народ потребовал, чтобы я все сто, жизней принес в жертву народному благу, клянусь, государь, всем, Что только есть святого, что я ни минуты не поколебался бы принесть такую жертву.