К концу учебного года, когда круг источников и имевшейся в Казани литературы по народной словесности был им исчерпан, Худяков решил перевестись в Московский университет, где были более широкие возможности самостоятельных занятий наукой.
Здесь он убедился, что в Московском университете преподавание наук было поставлено не многим лучше, чем в Казанском. В университете господствовал реакционный полицейский дух. «Почти все профессора излагали свой предмет с самой консервативной точки зрения», университетская администрация «старалась о распространении шпионства», «умственное движение не действовало на студентов со стороны так успешно, как это было в Казани; студенты не имели еще ни своей кассы, ни своей читальни и не отличались гражданской развитостью». Правда, по собственному признанию Худякова, такое положение вещей не особенно волновало его в то время: оно не мешало его главной цели — «собственными силами познакомиться с наукой»{34}.
Не тревожили Худякова и те лишения, на которые он шел, чтобы служить науке. Отказывая себе в элементарных жизненных потребностях — в пище и одежде, он тратил все свои средства на книги. А средства эти были более чем скромными. Отец содержал бедных родственников, и Худяков не хотел быть лишней обузой. Чтобы обеспечить свое существование и одновременно делать то дело, которому он решил себя посвятить, он составил «Сборник великорусских народных исторических песен» для юношества и продал рукопись издателю Свешникову за 40 рублей. Это была первая книга, выпущенная Худяковым. Ему в то время не было еще полных девятнадцати лет. И тут же созрел новый литературный замысел — издать сборники великорусских сказок.
Окончив второй курс, Худяков отправился летом 1860 года в деревню — «на урок» в богатую Помещичью семью. Все свободное от занятий время он отдавал сбору народных сказок, преданий, загадок. 17 сентября того же года в Московский цензурный комитет поступила рукопись первого выпуска «Великорусских сказок»[1], преимущественно собранных по деревням самим Худяковым, а в конце октября книжка уже вышла в свет.
Это издание дало ему 150 рублей — «деньги очень большие для такого умеренного человека, каким я был в то время», — пишет Худяков. Но в тот же день, когда они были получены, он потратил 130 рублей на книги. «Меня снова захватила такая бедность, что по нескольку дней случалось совершенно ничего не есть. А тут, как нарочно, рядом с моей комнатой помещалась колбасная мастерская, которая так и поддразнивала аппетит»{35}. С наступлением зимы бедствия усилились: не было теплой одежды.
Но, одержимый одной мыслью, он, невзирая ни на что, снова отправляется в деревню на зимние каникулы[2], а в феврале 1861 года выпускает, изданный уже на собственный счет, второй выпуск «Великорусских сказок». Издание едва окупилось, не принеся почти никакого дохода. Осенью того же года вышли его «Великорусские загадки».
Между тем и в Московском университете началось то пробуждение, которое было заметно в Казани. В 1859 году выходцы из приволжских губерний организовали в Москве Библиотеку казанских студентов. Впоследствии она стала легальным прикрытием тайного общества «Земля и воля». Здесь также хранились и распространялись «Колокол» Герцена и другие нелегальные издания. Началось тайное книгопечатание, распространение запрещенных сочинений.
Худяков стоял в стороне от этой деятельности, всецело занятый наукой. Тем не менее борьба студенчества, сначала отстаивавшего свои корпоративные права и человеческое достоинство, а затем все более и более принимавшая политическую окраску, не могла оставаться чуждой для него.
Еще в первый год пребывания в Московском университете ему довелось на себе испытать силу административного произвола. Он участвовал в так называемой «леонтьевской истории» — протесте студентов против грубости реакционного профессора П. М. Леонтьева, сподвижника знаменитого М. Н. Каткова. Недовольные его отношением к лекциям и тем оскорбительным тоном, который позволял себе Леонтьев в обращении с ними, студенты потребовали от профессора публичного извинения. Отказ Леонтьева еще более взбудоражил молодежь. Составили петицию, адресованную университетским властям, весьма скромного и умеренного содержания: студенты просили напомнить Леонтьеву о правилах элементарной вежливости. Зачитанная на сходке, она была одобрена почти единогласно. Однако когда дело дошло до подписей, то большинство студентов уклонились под разными предлогами. И только шесть человек — между ними и Худяков — подписали свои имена.
И хотя все делалось в строгих рамках университетского устава, да и сама-то просьба не содержала в себе ничего «крамольного», ее отказались принять и декан исторического факультета и ректор. Последний, впрочем, пообещал сделать замечание Леонтьеву «на словах». Вопрос казался исчерпанным.
И вдруг вся «история» приняла неожиданный оборот: разнесся слух, что трое из подписавшихся под петицией, и в их числе Худяков, исключены из университета. «Мы бросились узнавать к секретарю совета, — рассказывает Худяков.
— Мы выключены?
— Выключены.
— Кто нас выключил и за что?
— Я не знаю, — отвечал секретарь, — вас выключил попечитель.
Мы к попечителю.
— Нас выключили?
— Выключили.
— За что же?
— Не знаю. Это вас выключил ректор — он хозяин в университете.
Мы к ректору.
— Нас выключили?
— Выключили, — отвечает ректор, обративши к нам вместе с физиономией все туловище; шея у него отличалась особенною неповоротливостью.
— Кто же пас выключил и за что?
— Это вас выключил попечитель, а за то… — и тут ректор понюхал табаку, — за то, что вы не успели еще поступить в университет, а уже стали в нем распоряжаться…»{36}
Эта вопиющая несправедливость (ведь «все действовали путем законным в таком законном деле, как вежливость»{37}) оказала ошеломляющее впечатление на многих студентов. «Не произвели ни следствия, ни суда… Стало быть, действуя законно, не отыщешь справедливости: следовательно, надо добиваться ее помимо закона! Вот умозаключение, к которому пришли наиболее решительные студенты…»{38}
Так писал позлее Худяков. Но в это время он сам такого вывода еще не сделал. Подписывая петицию, он просто действовал так, как ему подсказывала совесть человека, воспитанного в правилах элементарной честности. И эта же честность не позволила ему ни отказаться от подписи, ни приносить извинений.
«Леонтьевская история» на этом не закончилась. Студенты решили освистать профессора прямо на лекции. Однако у Леонтьева нашлись защитники, и аудитория была расколота. Началось расследование. Худяков в этой акции не участвовал. Его аттестовали хорошо и вскоре восстановили в университете.
Незначительным было участие Худякова в студенческих волнениях осени 1861 года, охвативших почти все русские университеты в связи с введением новых правил, запрещавших сходки, студенческую взаимопомощь и другие формы корпоративных объединений и установивших высокую плату за обучение. Худяков бывал на студенческих сходках во время этих волнений, по активной роли в них не играл. А на студенческую демонстрацию 12 октября, закончившуюся столкновением с полицией, побоищем и массовыми арестами, случайно опоздал, почему и не попал вовсе в поле зрения московской полиции. Его сочувствие студенческому движению было несомненным. Но оно еще не приобрело политического характера: это был внутренний протест против насилия над личностью. Главным и в это время для Худякова оставалась наука.
1
Судя по большинству сказок, опубликованных Худяковым в первом выпуске, имение, где он жил, находилось близ села Жолчино Рязанского уезда Рязанской губернии.
2
Во втором выпуске «Великорусских сказок» подавляющее их большинство записано в селе Мишино Зарайского уезда Рязанской губернии, из чего можно заключить, что там и был Худяков зимой 1860/61 года.