Я только что экстерном получила степень бакалавра по биологии, и мне хотелось того, что я видела в кино: друзей, учебу, степень магистра после учебы, карьеру. Картинка из моего будущего стояла передо мной четкая, как голливудский фильм: меланхолическая девушка из пригорода поступает в университет, находит себя, свое призвание, парня, получает диплом. Потом ностальгическая музыка, камера переходит на меня, я сижу в комнатушке студенческого общежития, колышутся жесткие желто-коричневые занавески из синтетической ткани, я смотрю на учебники по биологии, слушаю, как наверху девчонка, вытравленная блондинка, занимается любовью со своим длинноволосым парнем. Я накручиваю на палец прядь волос, я довольна до одурения, сижу и ловлю свой ботанический кайф. Эта девушка – я, это она Здравствуйте-Меня-Зовут…
Мне достаточно того, что я курю сигареты моей соседки по комнате, высунувшись из окна, смеюсь над пьяными студентами, которые бегают по улице в одних трусах. Я впитывала все, что могла, и несколько месяцев у меня получалось, я так жила. Все у меня шло нормально, совершенно нормально. классический рок из соседнего мужского общежития был саундтреком моей жизни.
Потом, в середине второго семестра, я вдруг стала потерянно бродить по кампусу.
– Простите, м-м, вы не могли бы сказать где тут, э-э здание с такими, ну, знаете, типа башенками…
Афазия: немота, потеря речи в результате нарушения работы мозга.
– Вы про библиотеку? Милочка, она прямо перед вами.
Меня охватывают приступы горяче-холодной паники, из-за которых меня трясет. Мне нужно вернуться в комнату, лечь в кровать, накрыться с головой одеялом и ждать, пока тело перестанет дрожать. Похоже, это панические атаки, когда я часами хожу и считаю кости, называю органы тела, мускулы, болезни, занимаю себя какими-то делами, чтобы отогнать чистый, неразбавленный ужас, который крутится у меня в животе, словно змеиный хвост, и грозит вырваться в любую секунду и заманить в ловушку какого-нибудь ничего не подозревающего беднягу, студента или преподавателя.
Как ни удивительно, я еще как-то умудрялась учиться. Такое впечатление, что я только и могла, что писать контрольные, забивать каждую свободную минуту книгами, конспектами, лабораторными, лекциями. Но по ночам, когда девчонка сверху давно уже успокоилась, ублажив своего хиппаря-приятеля, и занавески казались жесткими и дешевыми, я не могла оставаться в этих стенах. Я слишком много узнала, мои мозги были битком набиты, а та их часть, где еще оставалось свободное место, начинали думать об Ив. Я стала то и дело пропускать обеды и завтраки и чуть сбавила в весе, потому что волновалась из-за оценок. Однажды ночью, когда мне надоело заниматься, я пошла шляться по барам.
– Жизель! Черт возьми! Мисс Зубрила наконец-то вышла на свободу!
Это Сьюзен. моя соседка по комнате, шотландка Сьюзен была высокая и рыжеволосая, всегда улыбалась, она специализировалась по психологии. Она мучилась со своими руками – на них выскочила какая-то экзема, и я пыталась вывести ее мазями и компрессами. Поскольку все это было как мертвому припарки, Сьюзен носила атласные перчатки до локтей, чтобы не выставлять напоказ свою, как она выражалась, «чертову проказу».
– Привет, Сью. Что пьешь? – спросила я, неуклюже встав сбоку от стола, мне было неловко, что я оказалась в центре внимания.
Тем вечером в баре Сьюзен сидела за большим столом в окружении друзей. Они праздновали чей-то день рождения, и на одном конце стола громоздилась горка симпатичных подарочных пакетиков. Сьюзен сидели между двумя парнями университетского вида, а на девушках с другого края стола были маленькие черные платья. Меня вдруг обуяла робость, я подтянула провисшие джинсы и выставила грудь колесом, пытаясь скрыть пятна на поношенной майке.
– Сегодня скидки на «Отвертки», – сказала она. – А еще у нас полно пива, но я пью виски.
– Виски так виски.
Я заказала себе «Отвертку» и виски для Сьюзен, которая придержала для меня место рядом с парнем, который представился Грегом, у него был вид стопроцентного американца.
– Ребята, мы с Жизель живем в одной комнате… Я вам про нее говорила. Отличница, правда, по большей части сидит дома.
Все за столом засмеялись и закивали мне головами, и мы подняли стаканы.
Сьюзен была, что называется, тусовщицей, и ее образ жизни полностью меня устраивал, потому что обычно она возвращалась домой примерно в то время, когда я уходила на лекцию, «с такого бодуна, что ногти на ногах трескаются». Она всегда оставляла после себя беспорядок, я потом убирала, не жалуясь, потому что при ней и в холодильнике всегда было все самое нужное: пачка особо легких сигарет «Бенсон энд Хеджес», банка томатного сока с бульоном, бутылка водки, дольки лимона и крекеры – для гостей, как она объясняла.
Когда в баре Сьюзен, окруженная друзьями, обняла меня, я на секунду положила ей голову на плечо и поняла, что ко мне несколько месяцев никто не прикасался. Я почувствовала, что изголодалась по нежности, по человеческому взаимодействию, а Сьюзен притянула меня поближе и шепнула один секрет:
– Что ты думаешь о нашем золотом американском мальчике?
– По-моему он тебе нравится.
Изголодалась. По соленым орешкам, по пиву, разлитому в холодные кружки, по музыке, заглушающей разговор, который прерывается смехом и выдохами дыма. В тот вечер я сидела рядом со Сьюзен, пыталась следить за тем, что она говорит, пыталась понять, зачем ее рука лежит на колене Грега.
– Ты права. Я хочу его облизать, – сказала она между глотками виски, когда мои глаза на миг встретились с глазами Грега и он мне подмигнул.
Я посмотрела на девушек, они кинули в нас попкорном, и я засмеялась. Я никогда не пробовала такого вкусного пива, никогда не слышала такой красивой и верной музыки. Все мои тревоги насчет оценок, учебы, артерий, вен, лимфатических узлов, методов диагностики и память о поцелуях Ив на моих губах на пару часов куда-то пропали. Я была свободна, за этим и пришла. Беспорядочная куча импульсов и эмоций: мои брожения, дрожь и паника, часы, которые провела в обнимку с толстенными учебниками… все это вдруг показалось нелепым. Неужели это я?
«А то кто же, как не мы с тобой – мы были потрясающие!»
– И тут этот парень начинает лапать меня прямо посреди улицы, ага!
Когда Сьюзен рассказывала об эдинбургских улицах, там всегда было полно воров, нищих и великолепных шотландских насильников.
Неужели это была я?
В том баре, куда мы зачастили, в женском туалете было зеркало с маленькой полочкой, у которой мы все помещались, как на стоячих местах при полном аншлаге. Неужели это была я? Вдыхаешь одной белой ноздрей, потом смотришь в зеркало и шмыгаешь носом, шмыгаешь, пока кислота не попадет в горло. Девчонки, все смеются, все обнимаются: групповое объятие, нечто вроде групповой понюшки. Только у меня одной было такое чувство, будто прикосновения только что изобрели, когда мы оторвались друг от друга и Сьюзен рукой в перчатке небрежно притянула меня к себе за затылок.
– Жизель, у тебя прекрасные волосы, ты бы только их расчесала, – сказала одна из девчонок, как будто извиняясь, а кто-то забарабанил в дверь.
– Натяните трусы, паршивки! Открываю! – заорала Сьюзен.
Я уставилась на себя и заметила, что мои волосы действительно спутались. Как это получилось? Тогда и подумала о Холли. О том, как, когда мы были маленькие, я накрасила ее за маминым туалетным столиком, – сыпала блестки на веки, размазывала по щекам винно-красную помаду, а она терпеливо сидела и напевала про себя, пока я превращала ее в малолетнюю проститутку.
– Ты нравишься Грегу, – прошептала мне девушка в черном мини-платье.
– Кому?
– Грегу, тому парню, который сидел слева от тебя, рядом со Сьюзен.