– Андрей, – голос с блядским придыханием, – ты так напряжен.
Шагает пальчиками по его бедру, откровенно подбираясь к ширинке.
Я молчу, не дышу, наблюдаю. Пытаюсь договориться со своим внутренним боевым гномом, готовым достать огромную секиру и ринуться в бой, и объяснить ему, что у меня нет никаких причин воевать. Мне никто ничего не должен, кругом взрослые люди…
– Я могу помочь тебе расслабиться.
– Да ты что, – хмыкает он, – интересно как?
Вместо ответа она опускается перед ним на колени и тянет за ремень.
Нет, это как вообще называется? Что за разврат? Почему эта курица так настойчиво к нему липнет? Почему он ее не останавливает? И почему, черт подери, я так сильно сжимаю кулаки, что ногти в ладони впиваются?
Надо уходить, а я не могу. У меня походу что-то внутри поломалось. Оборвалась связь между мозгом и всем остальным телом. Потому как серое вещество в голове вроде еще пытается выдать что-то разумное, а вот все остальное подводит. Ноги приросли к полу, сердце навязчиво пытается протиснуться между ребер и выпасть на пол.
Аня тем временем продолжает воевать с ремнем, а Крапивин не шевелится, так и сидит, раскинув руки в стороны, и наблюдает за ней без единой эмоции.
– Не получается, – смущенно смеется она, – поможешь?
– С удовольствием, – соглашается Андрей. Берет ее за плечи и разворачивает лицом к двери. Я едва успеваю юркнуть за угол, чтобы меня не заметили, – выход там. Вперед.
Аня растерянно хлопает глазами, силясь понять, что произошло.
– Что?
– Свободна, говорю, – повторяет Крапивин.
– Но почему? – она вырывается и разворачивается с явным намерением продолжить начатое, – из-за того, что я не справилась с ремнем? Сейчас исправляюсь.
– Ремень здесь не при чем, Анна Павловна. Меня не интересуют интрижки с коллегами. Ни на отдыхе, ни в рабочее время.
– Мы никому не скажем. Это будет наш маленький секрет…
– Я не ясно выражаюсь? – в его голосе прорезается неожиданная сталь, – иди к остальным. Не нарывайся.
– Но тебе ведь нравится!
Ни черта ему не нравится! Я как истинный шпион тут же прилипла взглядом к мужскому паху. Так вот, там полный штиль! Ничего не топорщится! Даже унылой кочки нет.
– Серьезно? Мне было интересно посмотреть, насколько ты не дружишь с головой, раз решилась на это.
– А в чем дело? – Аня возмущенно фыркает и медленным отрепетированным жестом перебрасывает волосы с одного плеча на другое, – ты молодой, красивый мужчина. Нравишься мне. Что плохого в том, что я хочу приятно провести с тобой время? Никаких обязательств, просто взаимное удовольствие…
– Хорошо, – внезапно соглашается он, и я задыхаюсь от возмущения.
В смысле хорошо? Чего в этом хорошего?!
– Да? – мурлыкает Аня уже совсем другим голосом. Низким, с откровенной хрипотцой и предвкушением.
– Да. А в понедельник я подписываю приказ на твое увольнение.
– В смысле?!
– Я не гажу там, где ем. Никаких интрижек на работе. Если мне потребуется сбросить напряжение, я это сделаю в другом месте. Любовницы, даже одноразовые, мне под боком не нужны. Я ясно выражаюсь?
– Андрей Валентинович!
– Если понимаешь, о чем я вообще говорю, то кивни, – похоже, он умеет быть жестким, – сегодня делаю скидку на общее состояние и атмосферу. Но если повторится —можешь искать себе новую работу. Моя позиция не изменится.
До нее наконец доходит, что он не шутит:
– Вы же несерьезно?
– Сама как думаешь?
В этот раз Аня поджимает хвост и выскакивает из комнаты, не заметив меня, вжавшуюся в стену. Лицо несчастное, губешки трясутся. Так ей и надо!
Я не знала, что могу быть такой злорадной. Но провожая взглядом почти голый зад, разделенный пополам золотистой ниткой, я испытываю именно злорадство. А еще облегчение. Мне было бы очень плохо, если бы он сейчас с ней…
– Ку-ку, – раздается над самым ухом, – ты чего здесь забыла?
Я с визгом отшатываюсь в сторону, цепляюсь ногой за столик, коварно притаившийся сбоку и со всей дури падаю на пол. Почти не больно, но громко и эпично бестолково.
Сижу, потирая ушибленное бедро, и исподлобья смотрю на Крапивина, который стоит надо мной, уперев руки в бока.
– Ты меня напугал.
– Так что ты здесь делала?
– Ничего. Просто зашла в дом, хотела подняться к себе…
– Значит, подслушивала? – хмыкает он.
– Обижаешь… Подсматривала!
Крапивин сокрушенно качает головой, а в глазах черти веселые скачут: