Записывать песни к кинофильмам я очень любила. Композиторы и режиссеры фильмов обычнс рассказывали мне или, говоря точнее, описывали характер персонажа, за которого я должна была петь, а остальное я делала сама в тихой студии, где лишь изредка звучали голоса звукорежиссера или композитора, и чаще всего это были слова: «Иди, послушай» или: «Хорошо». Со своей задачей, надо сказать честно, я справлялась очень быстро и потому одно время бывала на «Мосфильме» довольно часто. Был на «Мосфильме» такой музыкальные редактор Сева Ланисов, так вот он порой в десять вечера позвонит мне и скажет: «Давай приезжай срочно!» — «А как же певица?» — «Она не справилась», — говорит он. Я начинала капризничать, зная заранее, что он будет уговаривать, да и похвалу хотелось услышать в свой адрес. Услышав хвалебные слова да еще: «Кроме тебя никто это не запишет», — я выходила из дому и через некоторое время уже была на месте.
Вспоминается много моментов, связанных с кино. Вот несколько из них. Позвонил мне однажды Саша Градский, которого я знала по записи пластинки Адика Тухманова «Как прекрасен этот мир», где Саша пел очень хорошую песню, и я там тоже пела. Так вот, позвонил Саша Градский и предложил записать его песню. Ну, не совсем песню, а музыкальные фразы или, правильнее будет сказать, музыкальные фрагменты — речитативы. Мне эта идея очень понравилась, и в один из дней я приехала на «Мосфильм», где меня уже ждали Саша Градский и режиссер фильма Андрон Кончаловский. Процесс записи мне показался тогда несложным, да и все, что требовалось от меня, не стоило, на мой взгляд, и выеденного яйца, но А.К. зачастил ко мне в студию, а я, естественно, выражала ему свое неудовольствие — наивная!
Спустя некоторое время, гуляя по «Мосфильму», я увидела объявление о просмотре фильма «Романс о влюбленных» и заглянула туда. Фильм начался, я с нетерпением ожидала того момента, где должна была петь. Вскоре появился этот фрагмент. То, что я услышала, меня поразило и очень сильно обидело. Я понимала, что Саша был заинтересован в том фильме и не мог, очевидно, отстаивать свои позиции, но за что со мной-то так поступили?! В фильме временами звучал голос мой, а временами — другой женщины. Я, конечно, не могу утверждать, да и кому это теперь нужно, но у меня сложилось впечатление, что это был монтаж моего голоса и голоса другой певицы. В титрах я увидела вместо своей ее фамилию. Потратить время, усилия, чего-то ждать и получить вот такой результат, а главное — никто не удосужился хотя бы объяснить, что произошло, и извиниться передо мной.
Помню забавный случай, который произошел гораздо раньше.
Однажды мне позвонили с «Мосфильма» и пригласили на фильм «Айболит-66». Приехав на студию, я попросила ноты песни, но мне сказали, что это не песня, а небольшой монолог. Вначале я была удивлена, но потом согласилась.
Запись долго не начиналась, и я поинтересовалась почему. «Ждем Ролана Быкова». «Что за имя? — подумала я. — Какой-то французский артист?» Я спокойно пошла в буфет, купила себе стакан чая и коржик, который очень любила, и принесла их в студию. Вскоре звукорежиссер в рубке скомандовал: «Начали!» Перед нами висел экран, и мы должны были синхронно с актерами на экране говорить текст. Я это делала тогда впервые, и все меня очень удивляло, а свет постоянно то зажигался, то гас, и я была в напряжении. Вскоре кто-то опять спросил: «Ну что, Ролан пришел уже?» Ответ: «Да, в студии». Свет погас. Впереди большой экран, по которому идет трансляция кусочка фильма, к которому нужно проговорить слова. Слева от меня — высокий дядя, артист, я — в середине, а справа — какой-то плюгавый, на мой взгляд, лысоватый, ростом, как я, мужичок с ноготок.
Мы что-то говорим, затем нас кто-то из рубки поправляет, затем снова гаснет свет и снова все повторяется, а между записями фильма, когда свет зажигается, этот, что стоит справа, берет мой чай, не спросив у меня, и со спокойным видом попивает. Увидев в какой-то момент мое недовольное выражение, он сказал: «Я чуть-чуть, глоток, а?» Я промолчала. Но когда во время записи он начал ломать мой коржик, отправляя кусочки себе в рот, тут я не стерпела и решила ему выдать. «Слушай, — сказала я, — здесь поблизости через два павильона есть буфет, сходи-ка, а?» Мужчина стал извиняться и пошел.
О том выпитом чае я забыла бы и о коржике тоже, если бы не объявление о просмотре фильма «Айболит-66». Думаю, схожу, время есть. Захожу, сажусь. Зал полон. Начался фильм. То, что я говорила в фильме, оказалось такой ерундой, что мне даже стало немного стыдно за себя, но главное было впереди. Когда фильм закончился, я вдруг снова увидела того маленького мужичка, стоявшего на записи справа от меня. Он выглядел уже иначе, такой импозантный, в приличном костюме, все ему аплодируют. Я спросила: «А кто этот симпатичный, маленького роста?» И услышала ответ: «Да это же сам Ролан Быков, режиссер фильма!»
В дальнейшем судьба свела меня с Роланом Быковым еще раз в фильме «Приключения Буратино», где я должна была записать песенку Буратино. Теперь он стоял со мной в студии у микрофона и помогал мне создавать в песне тот образ, который виделся ему как режиссеру фильма. Не знаю, запомнил ли он тот случай с чаем или нет, но я старалась не показывать ему, что помнила все. Уж очень было стыдно! Он не сказал, доволен ли моей записью или нет, но, судя по тому, что песня осталась в фильме и другая певица ее не исполняла, можно думать, что эта запись его удовлетворила.
Разных случаев в моей жизни было очень много, но рассказывать хочется о наиболее ярких и потому запомнившихся.
ГЛАВА X
Москонцерт
Не могу забыть, как совсем еще юная участвовала в больших представлениях, которые устраивались в летнюю пору на стадионах. Артистов было огромное количество, и среди них немало народных и заслуженных. В большой комнате, где артисты переодевались, могли сидеть рядом и народный артист, солист Большого театра Павел Лисициан, и диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан, чей голос во время войны знал каждый советский человек, и знаменитый киноартист Борис Андреев, который, однажды увидев меня, чем-то расстроенной, сказал: «Да брось ты, Нина, не расстраивайся. Ведь у тебя этого говна еще будет в жизни много, как дафний в банке».
Как-то, вернувшись из Польши, где была на гастролях с мюзик-холлом, я зашла в нашу концертную организацию, которая располагалась на Каланчевской площади в Москве. Надо сказать, что заходить туда было очень интересно: в коридорах масса народа, один встречает с лаской, другой хвалит, кто-то громко высказывается по адресу коллеги, которому вдруг повезло поехать за границу, а кто-то просто рассказывает свежий анекдот, и по всему коридору раздается смех, заглушая всех разговаривающих. А в общем, атмосфера, честно говоря, была не из легких — конкуренция, и этим все сказано. Многие друг друга ненавидели, оговаривали и даже делали гадости в рамках возможного. Мы уже в ту пору в Москонцерте жили при капитализме — каждый себе. У нас даже бытовала такая поговорка: «Оглянись вокруг себя, не е… ли кто тебя?»
Я вспоминаю, как перед каждым большим праздником начиналась форменная лихорадка: в эти дни было много концертов в залах и на предприятиях и у артистов появлялась возможность заработать побольше денег. Ведь каждый артист имел свою концертную ставку, вот, например, у меня долгое время была очень маленькая ставка, несмотря на то что я уже имела имя, меня охотно занимали в концертах, а о моей ставке говорили так: «Ставка больше, чем жизнь».