Однажды мои мама и тетя взяли меня в гости, куда нужно было ехать на автобусе. Вдруг ни с того ни с сего я запела на весь автобус. И как вы думаете, что именно могла петь трехлетняя девочка? «Замела метель дорожки, запорошила» из репертуара Клавдии Шульженко. Автобус замер, я продолжала петь, а по окончании — все захлопали в ладоши.
Странно и обидно, что, став взрослыми, мы теряем так много — эту свободу чувств и непринужденность! Как порой в жизни нам не хватает этих качеств! И так хочется иногда вернуться снова в детство, ощутить все заново. Но, увы!
Мои мать и отец были очень дружны с моим дядей (братом отца) и его женой Марией (подругой детства). У них никогда не было своих детей из-за женских проблем тети Марии, которая всегда мечтала иметь хотя бы одного ребенка, и всю свою нерастраченную любовь отдала мне.
Когда мне было несколько месяцев от роду, мать кормила меня грудью и обнаружила, что она снова оказалась беременной. Тетя Мария, или как я ее всегда называла — Маня, просила мою мать отдать меня ей, а когда появится на свет новый ребенок, он останется с моей матерью. Но мать наотрез отказалась это сделать, и я осталась как бы баловнем обеих любящих меня женщин. Я постоянно ощущала любовь Мани, которая баловала меня, и, покупая мне ту или иную вещицу, старалась накрепко привязать меня к себе.
Когда мне было четыре с половиной года, тетя и дядя решили поехать в Крым на заработки, уговорив моих родителей отпустить меня с ними. Пробыли они в Крыму три месяца. Жили на квартире в небольшом городке Алупка. Оба устроились на работу — тетя была администратором в ресторане, а дядя Лева, по профессии музыкант-барабанщик, играл по вечерам в небольшом ансамбле в том же ресторане, ну, а я была предоставлена самой себе. Гуляла одна, заходила в ресторан, где мне наспех наливалась тарелка супа или еще чего-нибудь, а потом снова отправлялась бродить, и так каждый день. Как мне это кажется уже сейчас, я была ребенком неусидчивым и постоянно пребывала в поиске чего-то нового, интересного, придумывала для себя какое-то новое, заманчивое времяпрепровождение и, как правило, по своей детской неопытности и наивности попадала в неблагоприятные для меня ситуации. Говорили, что я была довольно красивым ребенком с длинными волнистыми волосами и большими карими глазами, на которые взрослые часто обращали внимание, да плюс одежда, которую мне моя тетя Маня старалась достать по блату, конечно, лучшую, так что вид у меня был в ту пору достаточно привлекательный. Представляете себе, в начале 50-х годов видеть красиво одетого ребенка — тогда это было редкостью.
Так вот этот ребенок, то есть я, видя, что мои тетя и дядя много и тяжело работают, чтобы заработать хоть какие-то деньги, решила помочь им, собрала на пляже красивые ракушки и разложила их в людном месте с тем, чтобы продавать их. Узнав об этом, тетя сильно меня отругала, запретив навсегда это делать. Таким образом, с торговлей было покончено, и начались другие приключения, из-за которых мне постоянно попадало от тети: то я, неся арбуз, разбиваю его на улице на куски, то приношу домой котенка, который весь в блохах, то еще что-нибудь. Однажды я услышала от взрослых песенку. Не понимая ее смысла, я моментально заучила слова и начала всюду ее распевать. Взрослые были в восторге, и я скоро стала приносить тете много гостинцев, которыми меня награждали слушатели. Популярность моя росла, меня начали приглашать чуть ли не в каждый санаторий, располагавшийся на территории Алупки. Одни мне давали конфеты, другие — фрукты! Я была очень довольна до тех пор, пока моей тете не сказали о песенке, которая сделала меня такой известной на всю Алупку. Ох и попало мне тогда! Мне запретили петь эту песенку, которая, как мне казалось, ничем не отличалась от других, а в песенке этой были такие слова:
Остались в моей памяти и приятные воспоминания от Крыма. Я обожала ходить с тетей на рынок, где лежали горы красивых фруктов: ароматных персиков, груш и яблок, янтарные гроздья винограда, но я находила свой любимый фрукт и тут же бежала к нему, показывая пальцем своей тете, чтобы она немедленно мне его купила. А фруктом был большой ярко-красного цвета помидор, который я тут же начинала есть.
Любила я также гулять по Ялте. Ялтинская набережная мне тогда казалась чудным райским по красоте своей местом, где гуляли приезжие курортники, одетые в яркие наряды и пахнущие ароматом духов «Красная Москва». Всюду были слышны музыка, разговоры, смех прогуливающихся людей, сверкали гирлянды вечерних огней, чувствовался запах вкусных пирожных, которые разносили по всей набережной на подносах.
В Ялте располагалась киностудия, куда приезжали кинорежиссеры на съемки своих фильмов, несколько раз и меня хотели привлечь для участия в съемках фильмов, например, таких, как «Овод», «Богатырь идет в Марто», но тетя не соглашалась отдать меня в руки режиссерам, ссылаясь на разные причины.
На набережной была небольшая звукозаписывающая студия, где любой желающий мог записать и отослать домой в виде привета звуковое письмо — такую гибкую пластинку с видом ялтинской набережной. Тетя с дядей тоже решили послать такую пластинку моим родителям в виде привета от их небесного создания — дочки Нинули.
Я записала на своей первой пластинке вот такую песенку:
ГЛАВА II
Мои любимые родители
Когда окончилась война, мы поселились в подвале небольшого деревянного дома. У нас была малюсенькая комната с кроватью, столиком и стулом. В подвал часто подбиралась вода, и крысы буквально карабкались по стенам, пытаясь выбраться из водяного плена. По утрам отец сажал меня на плечи и нес в детский сад в малышевую группу.
Не могу не вспомнить один приятный эпизод из этого раннего периода моей жизни. Был Новый год, в саду украсили большую елку и устроили утренний праздник. Выступали дети — кто пел, кто читал стихи, а меня поставили на стул и попросили спеть песенку. Я запела:
И т. д.
Затем дети стали водить хоровод вокруг елки, а родители, сидевшие недалеко у стены, с любовью наблюдали за своими чадами.
Вскоре в зал вошел Дед Мороз и начал раздавать всем детям долгожданные подарки. Дошла очередь и до меня. Взяв в руки подарок, я поблагодарила Деда Мороза, посмотрела ему в глаза и тут меня что-то насторожило. В глазах Деда Мороза было что-то знакомое, доброе и совсем не холодное — морозное.