Однажды во время концерта Рознер отозвал меня в комнату, протянул лист бумаги, на котором было что-то написано, и сказал: «Вот тебе номер телефона, позвони».
Я позвонила по телефону и услышала в трубке мужской голос очень приятного и мягкого тембра. Мы договорились о встрече, и уже через день-два я приехала по адресу, где проживал в ту пору композитор Ян Абрамович Френкель.
Открылась дверь, на пороге стоял очень высокого роста мужчина средних лет, с большими черными усами. Я запомнила маленькую комнату, в которой жила семья Френкеля: — Ян Абрамович, жена Наталья Михайловна и дочь Нина. Все они, как оказалось позже, были на редкость добрыми и милыми людьми.
Френкель сыграл и спел мне песенку, которую я должна была записать с оркестром кинематографии для художественного кинофильма «Женщины», стихи песни написал Михаил Танич, и называлась она «Любовь-кольцо».
Не могу сказать, что эта песня произвела на меня прекрасное впечатление, скорее наоборот. Воспитанная уже в определенной джазовой традиции и поработавшая с большим джаз-оркестром, я имела свое представление о том, какой должна быть песня. Главное — это смысловая нагрузка, песенная форма и, конечно же, красивая гармоничная основа. А тут я услышала очень простую, незатейливую мелодию, слегка напоминающую «цыганочку», и обычные стихи, что меня немного расстроило и даже озадачило, но тем не менее вскоре я отправилась на запись, где меня уже ожидали.
Увидев огромный оркестр, студию, множество стоявших всюду людей, я начала нервничать, затем — один взмах дирижера, и вот я уже пою. Ни людей, ни проблем! Одна музыка! Один дубль, второй — и песня записана. Аплодисменты оркестрантов! Говорят, что, когда они аплодируют, это высшая похвала для музыканта или певца.
Прошло некоторое время, и не успел фильм выйти на экраны, как песня «Любовь-кольцо» зазвучала повсюду, сделалась очень популярной у любителей песни. Я стала часто бывать в доме у Яна Френкеля. Там меня, как мне показалось, очень полюбили, его жена Наталья Михайловна называла меня «советская Эдит Пиаф» и часто угощала тортом собственного приготовления. Помню, как во время моего очередного визита к Френкелям, Ян Абрамович достал какой-то песенный клавир и сказал: «Нина, у меня лежит песня, которую два года назад спела одна филармоническая певица. Песня прозвучала один раз по радио, но никуда, к сожалению, не пошла. Если она вам понравится, то ее можно спеть в оркестре Эдди Рознера».
Он ее сыграл, а я от изумления и восторга начала прыгать и хлопать в ладоши, восклицая: «Ян Абрамович, это же потрясающая песня!» Он смотрел на меня с удивлением и при этом очень смущался, что вообще было ему присуще.
А вскоре я уже пела эту песню в авторских концертах Яна Френкеля и просто в концертных выступлениях. Песня называлась «Август», на стихи Инны Гофф.
Начался новый этап моего творческого, уже самостоятельного пути. Была весна 1966 года. Все казалось прекрасным. Меня начинали узнавать, что вносило в мою жизнь какую-то особую радость и ожидание чего-то нового, до того неизведанного.
Френкель пригласил меня поехать с его авторским концертом, к которому я подготовилась, выучила еще несколько его песен. В концерте участвовал известный поэт Константин Ваншенкин. Выступления должны были состояться и в Ленинграде. Публика, перед которой мы выступали, была преимущественно молодая, наши песни пользовались огромным успехом, а особенно хорошо принимали «Август», песни на стихи К. Ваншенкина и, конечно же, «Любовь-кольцо».
Однажды вечером после концерта в Ленинграде ко мне в номер кто-то постучался. «Кто там, войдите!» На пороге стоял Я. Френкель. «Нина, вы что-нибудь ели?» — «Нет», — ответила я. Он достал бутылку молока, одну булочку и сказал: «Вам половина и мне половина». Я была очень тронута его заботой.
Вспоминаю наше с Френкелем выступление в Лужниках, где праздновалась годовщина Комсомола. Трибуны были переполнены людьми. Шел концерт, объявили Яна Абрамовича, который сел за рояль и спел несколько любимых и популярных в ту пору песен, затем, подойдя к микрофону, который был поднят очень высоко под его рост, стал объявлять меня. В зале раздались бурные аплодисменты. Я подошла к микрофону. Публика начала смеяться, ведь оба мы напоминали смешных персонажей Пата и Паташона.
Он смотрел на меня сверху вниз, я смотрела на него снизу вверх. Картина выглядела смешной. Затем Ян Абрамович начал медленно опускать стойку с микрофоном, подбирая правильную для меня позицию. Люди на трибунах смеялись все громче, а когда Френкель установил микрофон на достаточной позиции — а это означало на уровне своих бедер, что быдо для меня в самую пору — зал разразился диким хохотом, который невозможно было остановить. Наконец, когда стало тихо, Френкель спросил меня: «Нина, вам так удобно?» — и зал опять начал хохотать.
В ту же весну мы приехали в Днепропетровск, где параллельно с нами выступал Ансамбль скрипачей Большого театра. Руководитель этого коллектива Ю. Риентович подарил мне букет цветов, на который я смотрела и не верила тому, что все это происходит со мной.
ГЛАВА VII
Вокально-инструментальныи оркестр под управлением Юрия Саульского
Я была творческим человеком, интерес к новым песням, новым переживаниям и ощущениям требовал постоянного удовлетворения, не позволяя успокаиваться на достигнутом. Поработав с Яном Френкелем, я отправилась на поиски нового, неизведанного. И путь этот привел меня в вокально-инструментальный оркестр под управлением и при участии композитора и аранжировщика Юрия Саульского. Оркестр организовался сравнительно недавно, он существовал всего лишь один год. Юноши и девушки в оркестре были очень молодые, но я была моложе всех. Однако несмотря на мой молодой возраст, все уже слышали и знали мои песни и относились ко мне с большим уважением.
В ту пору на экраны кинотеатров вышел фильм «Шербургские зонтики», в котором звучала музыка известного французского композитора Мишеля Леграна. Увидев этот фильм и услышав звучавшую там музыку, я буквально потеряла покой и уговорила Ю. Саульского достать мне магнитофонную ленту с тем, чтобы я могла петь это произведение. Юра с большим трудом достал пленку. Но магнитофона в ту пору у меня не было, а времени оставалось — один день. Аранжировка «Шербургских зонтиков», которую сделал для оркестра с хором Ю. Саульский совместно с аранжировщиком Арнольдом Норченко, была готова для репетиции на следующий день. Не помню как, но я достала у друзей магнитофон, списала кое-как текст, который, разумеется, звучал на французском языке, который я совершенно не знала, и назавтра отправилась на репетицию. Вспоминаю, как позже в Ленинграде ко мне за кулисы подошла женщина и спросила, где я учила французский. На что я ей ответила: «Нигде». Она удивленно посмотрела на меня и воскликнула: «Всего две фонетические ошибки!»
В оркестре Саульского было много разного народу, например, начинающий тогда Вадим Мулерман, который пел своего «Короля» — это была такая незамысловатая песенка, но пользовалась она большим успехом. В ту пору Вадик был сравнительно молодым и относился ко мне по-дружески. Ему тогда приходилось нелегко. Он не имел московской прописки и часто ездил из Харькова, где жил, в Москву, а денег порой не хватало. Нередко ему приходилось спать на вокзале, да еще и голодным! Пару раз я давала ему взаймы немного денег, которых у самой не было в силу маленькой концертной ставки, да и ту не всегда можно было получить.
В оркестре у нас был директор — Марк Красавицкий, который пользовался моей забывчивостью и добротой. Довольно часто, когда я приходила за деньгами, он показывал мне ведомость, в которой стояла энная сумма, и при этом ласково шпорил: «Нина, а вы уже свои деньги все выбрали». Это длилось долго, пока однажды мое терпение лопнуло, и я ушла из оркестра. Надо сказать, что я таких вещей не терпела.
Была в оркестре еще одна молодая девушка из вокальной группы — Валентина Толкунова. За кулисами у девушек часто возникали разговоры о том, о сем, но чаще всего об этом. И каждый раз Валюта, вопросительно глядя на всех, говорила: «Ой, а как это и куда». Все, смеясь, расходились в стороны, а я старательно пыталась объяснять, куда и как, несмотря на то что сама в ту пору была абсолютно неопытна в таких делах.