Величественный усатый персонаж в бархатной ливрее и парике, сильно нагнувшись, надевает ей на ноготь отставленного мизинца маленький ломтик сёмужки. Она закусывает. Она подмигивает мне и щелкает пальцами дежурному наряду лакеев. Двое подскакивают, сломясь в поясе, разувают и утаскивают каждый свой сапог на подносах. Мойка, сушка, дезодорирование, умащение, регулировка молний, проверка на сход-развал... Все это и многое другое предстоит теперь маленькой коричневой паре тридцать пятого с половиной размера. За пугачевской обувью следит целая бригада спецов. Включающая в себя, в частности, таких деятелей, как взбиватель стелек, оценщик блеска и румяная растаптывальщица Анюта.
— Н-ну-у-у-у-у-у-у-у-у... — Уставясь не в потолок, а скорее в украшенное лепниной небо, Пугачева какое-то время раздумывает над тем, чем заняться. Можно, конечно, втроем с мужем Филей и другом Женькой просто напиться до потери сережек и хорошенько пошалить на семи гектарах поместья. Скажем, псовая охота на почтальонов. Или конная с арканами на тихих приветливых грибников. Или — тут, правда, необходимо знать меру — напоить сотню-две мужичков из соседних сел и объявить испуганной местной администрации бессмысленную беспощадную пугачевщину с фейерверками и опрокидываньем заборов. Но... Все это уже не раз было.
— Алла, — говорю я, — а давай мы сегодня сядем и посидим. На попках. На диванчике. У камина. Просто будем сидеть и смотреть на пламя. А? Как тебе?
— Н-ну-у-у-у-у-у-у-у-у...
По изменившемуся тону я понимаю, что идею подал хорошую. И довольно необычную для таких бодрых личностей, как она и я. В самом деле, почему бы не посидеть тишком у чудесного расстреллиевского камина и не поговорить ладком о Ней, о Нем, о всех Них? Редактор уже который месяц трясет с меня интервью, а я все отнекиваюсь, смотрю вбок, стараюсь дышать в сторонку и не выдаю ни строчек, ни даже букв. Да и о чем я могу поведать? При таких нормах ежедневного потребления... Позавчера вон собственную жену в коридоре с вешалкой спутал, шляпу на нос ей пытался повесить. А перед этим черт знает во сколько дверей кулаком долбил, ни номера, ни даже этажа своего не помня. Всё, баста. Если я даже утром, даже после рассола и контрастного душа, даже побрившись, не узнаю себя в зеркале — это финиш. Это последнее напоминание. О том, что содержание крови в текущем по моим венам алкоголе недопустимо мало. И что вполне может хватить одного глотка, чтобы жизнь опять стала очень горячей и очень белой.
— Денег на мне хочешь заработать, редиска? — Алла щиплет меня за нос, и он из синего надолго становится фиолетовым.
В ответ я тоже щиплю ее за нос, и некоторое время мы говорим гнусавыми голосами.
— Сама редиска! Бабок начесала и рада. Никаких забот, только вкладывай. В чипсы, в туфельные фабрики, в производство корма для беременных хомячков! Знаешь ты кто? Ты экономическая Салтычиха. Только издеваешься не над девками своими, а над деньгами. А я — существо скромное, наемное, сдельное. Мне за целую полосу платят меньше, чем тебе, когда ты в микрофон кашлянешь. А мне семью кормить надо. И поить. Себя. Хотя б пивом.
— Ой, ой! Прибедняется он, бедняжечка! Да ты за неделю пропиваешь больше, чем вся Московская область. Хрюкало ты подъездное...
— А ты «болгарка»! Пила такая электрическая по металлу.
— Да-а?! Вот я болгарину скажу, он соплей из тебя надавит! Нажралиссимус ты бухарский...
— А ты — примадонна с младенцем! А до него звук пока дойдет — я уже давно за калиткой буду.
— А ты — жопа с ручкой! Фирмы «Паркер».
— А ты — Алсу с двумя «л»!
— А ты — обосреватель! Из подтиражки!
— Нет! Я писсуатель-сортирик! А ты...
Моя фантазия, которую алкоголь обычно усиливает, на этот раз им резко ослаблена. Я сдаюсь. Я так устал, что не способен ни на что, кроме работы. По специальности. Которая называется «журналистика». Это слово, написанное в одной из многочисленных моих корочек, иногда всплывает в мозгу и заставляет говорить на совсем другом языке.
— Алла Борисовна! А не могли бы вы рассказать читателям нашей газеты о ваших первых шагах на пути к славе? В частности, о том, как...
— Ой, да нема проблем! Конечно, расскажу, дорогие читатели! Разве мне для дорогих читателей что-то жалко? Задавайте ваш вопрос, дяденька. Обещаю говорить правду, только правду и ничего, кроме водки!
Она еще резвится. Еще не уловила, что у меня в чугунной гулкой башке необходимость оседлала возможность, гикнула, пришпорила и со всей решимостью поскакала навстречу долгу.