— Ну, цего ты тут? Спис, сто ли? Насол, бля, время... Ну, просыпайся давай, гости к тебе присли. Угоссяй давай. Водка есь?
— Блин, Стас! Какая водка?! Полпятого утра! У меня концерт сегодня! Ты что, совсем охерел?!
— Есё нет. Не полуцяеца никак. Но скоро, скоро... Цюцють осталось. Надо тока водоцьки накатить. Водка у тебя где?
Шифрин в трусах офонарело смотрит на пришедших, Садальский деловито шарится по номеру, пацаненок скромно стоит в прихожей, молчит.
— Водка где у тебя? В холодильнике?.. Нет, нету. Знацит, где-то цёплая стоит. Где? В скафу?.. Тозе нет. Ты ее, бля, где дерзыс? Под подуской, сто ль, пряцес?.. Нет, нету. А где? В цемодане?
— Да нет у меня водки!
— Не сути так со мной. Я гость. Низя гостю говорить, сто водки нет. Я обизусь и все тут на хер сломаю. Об тебя.
— Стас! Водки — нету!!!
— Бля... Какие страсные слова... И это ты мне, другу? Предатель. Ну давай тогда, предатель, хотя бы цяю попьем. Цяй есь? — И он опять бойко шарится по номеру, раскрывает шкапчики, находит чай, ставит кипятить воду.
Шифрин одевается, пытается проснуться, пацаненок молча разглядывает его и номер.
— Фу, цяй-то какой мелкий, куевый... Как больные гномы насрали. Сахар есь?
— Нет!!!
— Бля... Дозыли... Дазе у предателей цяй без сахара. На хера тогда предавать? И номер херовый. Хоросему бы артисту такой не дали.
— Нормальный номер! Это ты ненормальный! Приперся посередь ночи. Мальчика-то зачем привел?
— Эт Сорокин. Толковый пацан. Слыс, Сорокин, ты не стесняйся, проходи, садись. Цяй пить будес?
Пацаненок так же молча качает головой. Проходит, садится на диван.
— Фу, и стаканы немытые... И морда сонная. Недовольная. Ты сто, мне не рад, сто ли? Ну и я тебе не рад, иди в зопу. Цяй будес?
— Нет!
— Твое любимое слово, да? Ох и гад зе ты противный! А есё Сыфрин! Знала бы твоя публика, какой ты в зизни неинтересный... Скусный какой... Обыденный... Как геморрой после сорока... О! Вскипело. Нистяк, попьем сейцяс. Бля, ну и цвет... Не цяй, а посмертный анализ моци дистрофика...
Шифрин стоит, чешет в затылке, не зная, что делать. А Садальский по-хозяйски шарится по номеру, пьет чай и разговаривает с пацаном.
— Будь как дома, Сорокин. Не стесняйся. Ты, Сорокин, мой друг, и Сыфрин тебе теперь тозе друг. Поговори с ним. Пообсяйся. Он вообсе музык нормальный, просто сегодня цего-то трезвый. Слыс, Сорокин, а цифир будес?
Пацаненок снова качает головой. Потом вдруг кладет ногу на ногу, достает сигарету и закуривает. Тут Шифрин не выдерживает:
— Мальчик, блин! А тебе не рано курить?
И только тут выясняется, что это не пацан, а шестидесятилетний лилипут, с которым пьяный Садальский всего час назад познакомился на каком-то пустынном мосту удивительного города Петербурга.
АРМЕЙКА
1984 год, поздняя осень, Приволжский военный округ, мотострелецкая дивизия, я сержант, мое подразделение — взвод регулировщиков комендантской роты. Задача взвода на случай войны — шустро забегать на мотоциклах вперед и полосатыми палочками показывать нашей грозной дивизии, где противник. Дивизия тыловая и сильно пьющая. Комдив приезжает утром в штаб искореженный бодуном, его скоренько поправляют, и через полчаса из окон штаба уже доносится любимая его песня — «Черемшина». Любимый его племянник служит в нашей роте водилой грузовика. Он тоже нездоров с утра, так как позавчера прямо в гараже насмерть запорол двигатель своего «Урала», и бурные поминки еще не кончились. Наш взводный, предпенсионный сорокачетырехлетний прапорщик, обычно выглядящий на семьдесят, сегодня выглядит на все сто, ибо в утреннем бреду похмелился не из бутылки, а из какой-то колбы с неизвестной науке жидкостью. Водитель санитарной машины нашей роты только что получил богатый посыльняк от своей украинской мамы, и мы кушаем с ним горилку, наливая оную из резиновой грелки в кружки и закусывая сваренными в ведре голубями, которых по моей личной просьбе наловил на чердаке казармы выдрессированный мной кот Борман. Водитель пьет просто так, исходя из наличия, а я конкретно заливаю пожар души. От меня только что уехала прибывшая навестить подруга, я весь в раздерганных чувствах и, как сейчас говорят по ящику, имею право. В общем, готовность дивизии хоть и не боевая, зато полная. Если враг нападет, мы стрелять не будем. Мы просто хором дыхнем.