Догерти похолодел: сейчас могут спросить его фамилию, которой он не знает, да и голос может, пожалуй, выдать его…
К счастью, рыжий был малограмотный и не мог быстро прочитать имени и фамилии юнкера. Скосив глаза из-под очков, Догерти, имевший хорошее зрение, прочитал: «Заверняев Иван».
В первый раз за весь день щеки его порозовели: «Ага, еще поживем немного, дружище Заверняев», — промелькнуло у него в уме…
Но рыжий ничего не спросил и перешел к следующему юнкеру.
Осмотр продолжался безрезультатно до тех пор, пока не были осмотрены все юнкера.
Догерти не было… Но не мог же он исчезнуть?
Между тем свечерело. Никого из юнкеров не выпускали из здания; но несколько юнкеров, бывших днем в отпуску в городе, впустили в роту, когда они вернулись в училище. Эти юнкера, не знавшие о том, что случилось в училище, из любопытства толкались некоторое время среди наполнявших училищный двор солдат прежде, чем идти в роты. Во дворе они услыхали из разговоров солдат, что капитан Догерти не мог уйти из училища, только узнать его трудно. Но завтра в училище придет командующий войсками, хорошо знавший Догерти, непременно его узнает, и обещал уже выдать его солдатам на расправу…
Дело в том, что в этот день произошла революционным путем смена командующих войсками. Бунтовщики, не встречая больше за устранением Догерти никакого сопротивления, вошли в город, и командующим войсками назначили принявшего их сторону прапорщика Ершова. С уходом полковника Андреянова ушло и данное им честное слово о неприкосновенности Догерти и людей 5-й батареи.
Как только «ревизоры» ушли из роты, старший юнкер скомандовал: «Разойтись!», и что-то сказал одному из взводных. Юнкера разошлись, оживленно обсуждая события дня; а взводный, подойдя к Догерти, сказал: «Юнкер Заверняев, оправьте вашу постель, она в беспорядке; вот, смотрите!», и повел Догерти к одной из кроватей, расположенных посреди длинного ряда кроватей, идущих вдоль стены с многочисленными окнами. Взводный указал на одну из кроватей, на которой одеяло было несколько смято…
Догерти отлично понимал, что ему указывают место отсутствующего Заверняева.
— Слушаю, г-н взводный, — ответил он лукаво.
В роту принесли ужин, — пускать юнкеров в столовую, расположенную в нижнем этаже, — бунтовщики не хотели. Догерти есть не мог.
Когда посуда была убрана, во дворе было уже совсем темно. Зажгли три лампы: две — у противоположных входов, и третью — посредине обширного помещения роты. Солдаты поставили двух часовых с ружьями у обоих входов, как раз около ламп.
Старший юнкер сделал перекличку, причем на фамилию: «Заверняев!», Догерти откликнулся: «Я!» После переклички юнкера были отпущены, разошлись по своим кроватям, и многие стали раздеваться.
Прошло еще полчаса. Все были уже в постелях.
— Что это за резкий свет такой бьет в глаза, прямо спать не дает! — сказал громко один юнкер. Он встал, подошел к средней лампе и потушил ее…
Никто не протестовал; часовые тоже: им было светло около их постов; но свет бил им в глаза, и они не могли видеть ничего, что делается вне освещаемого абажуром лампы светлого круга…
Говор и шум стали постепенно затихать.
Догерти лежал на кровати одетым, хотя и прикрылся одеялом.
Рядом с ним с одной стороны стояла пустая кровать. Вдруг кто-то тихо занял ее.
— Господин капитан! — чуть слышно донеслось до него, и в говорящем он узнал старшего юнкера.
В это время в училище уже было введено выборное начало, и юнкера выбрали своим командиром юнкера Ремизова. Выбор был удачным; Ремизов был видный, стройный, умный, честный юноша, вдобавок, пользовавшийся у юнкеров большим авторитетом и умевший влиять на товарищей.
— Господин капитан, — продолжал Ремизов шепотом, — до утра все будет благополучно; но завтра утром сюда приедет Ершов, и сам будет искать вас, и, конечно, найдет… Вам необходимо, во что бы то ни стало, уйти отсюда.
Догерти понимал, что юнкер прав. Но как уйти? Выходов только два, и у обоих стоят часовые…
Догерти поднял голову и взглянул на окна, а потом на Ремизова. Юнкер утвердительно кивнул головой…
Догерти сбросил одеяло и соскользнул на пол. До ближайшего окна было всего шага три, и через несколько секунд он подполз уже к широкому подоконнику и бесшумно вполз на него. В нижней части окна рука нащупала двойной шпингалет. Догерти повернул ручку, — и оба запора, верхний и нижний, освободились. Он потихоньку нажал раму, и окно без малейшего шума распахнулось. В лицо Догерти пахнула холодная ночь, и перед глазами встала черная бездна…