Свидетелей этих безобразий — много. Возможно ли было не довести до вашего сведения о подобных делах?
Позвольте вас просить передать М-ву, чтобы он приказал своим подчиненным солдатам и офицерам: пусть они живут спокойно и прекратят безобразия, потому что нижние чины-китайцы причиняют не только беспокойство, но приносят „грязь и огонь“.
Младший брат твой (я), моя старая мать, мой „щенок“ (сын) — все теперь временно живем в Му-цзи-хэ. Когда мы услыхали о движении войск, наши кости затрепетали от страха и сердце задрожало; мы не можем спать и есть, не имеем ни одной спокойной ночи.
У кого нет отца и матери? У кого нет жены и детей? Буду искать выхода в своем сердце; и как я могу быть беззаботным, когда его жжет огонь?
„В дорогой парче отдельной ниткой пренебрегают“.
„Истинно мудрый да вникнет“.
„Слова совета и поучения усваиваются и служат пружиной мыслей, желаний и надежд“.
Ведь в наших жилищах старикам и детям нет покоя, они мало спят и не едят; все люди в селениях, ожидая возникновения беспорядков, трепещут, семьи убегают и рассеиваются. Доходит до того, что поля превращаются в пустыри, запущенные пространства все увеличиваются, недостаток пищи для стариков и детей быстро растет. Весь народ тронется вашей милостью, потому что горе людей и рассеяние семей достигло крайнего предела. Я преклоняюсь перед вашей великой добродетелью!
Когда приехал М-ов, я виделся с ним, и мы были довольны друг другом. Но бывшие с ним хуабандуи вели себя грубо и нарушали военные законы и обычаи. Они тайно от русских офицеров творили всякие безобразия. Начальники же их из китайцев делали им всякие послабления и потакали им. Они подобным поведением позорили чистое прекрасное русское войско.
Мы с вами в хороших отношениях. Разве могли мы не обратиться к вам при наличии подобных несправедливых дел?
Продлите и усильте на вечные времена мир между людьми, чтобы все окончательно не разбежались. Пусть ваша неисчерпаемая милость окажет покровительство и защиту всей вселенной.
В письме всего не выразишь словом; а что и написано, то плохо выразило мысль. Почтительно представляю это недостойное письмо. Вынужденные обратиться, — с надеждой обращаем к вам взоры. Истинно молим, — да будет исполнена наша просьба.
Именно для этого и написано это чистосердечное письмо.
Молим о всеобщем благоденствии, мире и счастьи и ожидаем от вашей засвидетельствованной мудрости беспристрастия.
Представляю вместе с карточкой.
5-ой луны 13-го числа 31 года эры Гуанъ-сюй (2-го июня 1905 года)».
Но это письмо запоздало, потому что отряд из китайской вольницы, которым командовал М-ов, был уже передвинут в другое место.
Но прошло месяца полтора, как вдруг Р. получает новое письмо следующего содержания:
«Почтенный сановник генерал Ань, великий полководец! Смею довести до сведения генерала, что 26-го числа 6-ой луны в мою деревню Ми-ши-хэ приехал офицер с красным околышем на фуражке и тремя звездочками на золотых погонах, и с ним девять конных солдат. Они стали ходить по дворам и собирать скот, несмотря на заявление хозяев, что те не хотят продавать его. Всего взяли десять быков и коров, восемь мулов и тридцать шесть лошадей. Когда некоторые хозяева не хотели выпускать скот со двора, — их жестоко избили нагайками. Затем офицер потребовал старшину и давал ему 540 рублей. Старшина не взял. Офицер прибавил еще десять рублей; старшина все-таки не брал. Тогда офицер бросил деньги на землю и уехал вместе с солдатами. Но часть из этих денег солдаты подобрали и увезли с собою.
В деревне были мои солдаты, которые могли бы воспрепятствовать поступкам офицера; но они этого не хотели сделать из уважения к вам. Я боюсь, почтенный цзянъ-цзюнь, как бы не вышло неприятностей при приезде ваших людей в мои селения… Поэтому, если впоследствии вашим войскам понадобится скот, лошади, мука и т. п., то не найдете ли возможным не посылать за этим людей, а уведомить меня письмом — в каком пункте, сколько и чего вам нужно. Все будет точно доставлено в срок, по цене, которую вы признаете справедливой. Недоразумений не будет, и дружба не нарушится. 27-го числа 6-ой луны 31-го года эры гуанъ-сюй».
При письме была приложена большая красная визитная карточка, на которой крупными черными иероглифами было написано: Хань Дэнъ-цзюй.
Р. был взбешен до крайности.
— Это что же у меня в корпусе делается? Мародерство завелось?!
Его успокаивали, что китаец в письме, наверно, преувеличил. По всей вероятности, китайцы-поселяне жадничают и хотят побольше получить за проданный скот.
— То, есть вы говорите, что Хань Дэнъ-цзюй соврал? Нет, не убедившись точно, что это правда, он не напишет!
По имевшимся в письме данным, Р. сообразил, где искать виновного офицера. Он приказал подать себе коня и вместе с обычной свитой поскакал в расположение Л-ского полка, первого полка пресловутой N-ой дивизии.
Появление строгого генерала, да еще бывшего, очевидно, не в духе, — произвело в полку переполох.
Р. отправился в расположение полкового обоза. Тотчас к генералу прибежали заведующий хозяйством и квартирмейстер. Генерал взглянул на последнего — подпоручик. Нет, значит, не он…
Осмотрел генерал все команды в полку, где были лошади, — и все находил дурным, всех распушил; везде был непорядок и нехватка в конском составе. Но подходящего поручика не находилось… Уж не обманул ли его китаец? — шевелилось у него в мозгу.
— А команда конных охотников, которую я приказал формировать? Готова ли? Где она?
Оказалось, что команда расположилась отдельно от полка, в соседней усадьбе.
Генерал поскакал туда.
Выскочивший из фанзы дежурный унтер с запахом ханшина отрапортовал генералу, который пошел во внутренний двор прямо к коновязам, у которых были привязаны кони и шесть мулов.
Р. внимательно осмотрел их.
— А мулы чьи? — спросил он дежурного.
— Так что наши, ваше пр-во, — бойко ответил унтер.
В это время к генералу подходил уже откуда-то взявшийся начальник команды. Генерал смотрит — поручик, лицо нахальное, цыганское.
— А кони у вас, поручик, хороши, в теле!
Поручик расцвел — от Р. трудно было добиться похвалы.
— Так точно, в. пр-во!
Генерал пошел дальше и осмотрел каждый закоулок помещения команды, и все хвалил. Видел и китайские «тигровые» одеяла на постелях у солдат, и козьи подстилки, и изящные резные кальяны из белого металла, чувствовал всюду предательский запах ханшина, — и расположение духа его все улучшалось.
Наконец, в отдельном сарайчике, он увидел еще двух прекрасных вороных мулов.
— Отлично, поручик! Вы прекрасный хозяин!
— Рад стараться, — щелкнул шпорами цыган, прикладывая руку к козырьку.
— Давно ли вы приобрели этих мулов?
— Дней шесть тому назад, в. пр-во!
— А почем платили вы за них? — как бы невзначай спросил Р.
Поручик поперхнулся:
— По… 120 рублей, в. пр-во!
— Что-о? Вы шутите! Кто же во время войны платит такие деньги?! Теперь красная цена по 10 рублей за всякую скотину… Эй! — крикнул генерал, — кто был с поручиком 5-го числа, когда покупали коней и мулов?
Несколько солдат подбежали к генералу.
— Почем китайцы отдали скот? — спросил Р. у пожилого, лет за 40, мешковатого солдата.
— Да воны вот далы по 10 карбованцив, — отвечал бородатый солдат, радостно улыбаясь при воспоминании о выгодной хозяйственной сделке своего начальника.
Р. приказал солдатам идти в фанзу. Когда около него остались одни офицеры, генерал сделал какое-то маленькое вычисление в своей записной книжке, а потом сказал сконфуженному поручику спокойным, по-видимому, тоном:
— Вы, поручик, дали задаток за скот, а остальные 5940 рублей забыли отдать. Потрудитесь сейчас же ехать в Мишихэ, отдать все деньги и расписку представить мне. Вы… вы — мародер!
Ну, тут генерала прорвало… Чего он только не наговорил поручику! Никогда ни на одного солдата, кажется, он так не кричал, как на бедного цыгана.