Когда банковка унесена, игроки «делают игру». Вся суть в том, куда поставить деньги и как расположить их на скатерти. Если поставить ставку посреди одного из четырех больших полей, на место, где красуется иероглиф, изображающий цифру — там выигрыш будет втрое больше ставки, но зато будет и три шанса на проигрыш.
Если поставить на диагональную черту, то выигрыш будет равен ставке, и выигрывают обе стороны, покрытые ставкой; таким образом, будет два шанса на выигрыш, и два шанса на проигрыш.
Если вытянуть монеты в ряд посреди поля, ближе к его нижнему широкому основанию, то выигрыш будет равен ставке, конечно, в случае, если падет на эту же сторону; проигрыш будет в одном только случае, если «красное» укажет на противоположную сторону, а обе боковые стороны будут вничью, т. е. ставки с этих сторон снимаются.
Есть много комбинаций: двойной выигрыш, на два шанса на проигрыш и одна сторона вничью и т. д.
Когда игроки поставят все ставки, тогда дают знать банкомету, и тогда — rien ne va plus[6]; он, держа двумя пальцами закрытую банковку, торжественно несет ее и ставит на стол в центре скатерти, но так, чтобы вырез одной ее стороны приходился около зигзага центрального квадрата (эта сторона всегда находится в вершине той трапеции, которая обозначена цифрой 1).
Затем крышечка осторожно снимается, и тогда смотрят, в какую сторону обращена «красная» часть внутреннего столбика — та часть и выиграла.
Независимо от того или другого результата игры, хозяин банковки берет себе всегда 10 % со всех ставок при каждом расчете. Конечно, в конце концов, он будет всегда в выигрыше…
Были счастливцы, которые много выигрывали в заведении Сунь Сы-цзяна, но были и неудачники, спустившие здесь все до нитки.
К числу последних принадлежал Ли Тай-чан. Это был человек, прошедший через огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы. Он побывал и на Зейских, и на неизвестных еще русским «вольных» приисках в районе Алдана, Амгуни и Тунгуски, в трущобах Сихота-Алиня в поисках женьшеня и на Чан-бо-шани в компании с корейскими тигровыми охотниками, и в Мауке на промыслах морской капусты у «капустного короля» Якова Лазаревича Семенова, где, пожалуй, было труднее всего… Словом, Ли был калач тертый, которого трудно было чем-либо удивить или испугать. Но он был не преступник и человек не дурной, все время мечтавший о том, как бы ему скорее разбогатеть или заработать хотя бы 500–600 рублей, чтобы затем вернуться к спокойному труду…
Игра в этот день шла крупная. Мелкие игроки, давно уже все проигравшие, стояли толпою вокруг стола и жадно глядели, как несколько крупных игроков вели отчаянную борьбу, перекладывая от одного к другому целые горы палочек с разнообразными зарубками (своего рода марки, часто заменяющие во время игры деньги; под конец игры они вымениваются у хозяина игры на деньги).
Сунь Сы-цзян напряженно следил за ходом игры, чувствуя, что сегодня он или много выиграет, или много проиграет…
Наконец, игроки, по-видимому, захотели взорвать хозяина. На три стороны скатерти были поставлены большие суммы, и только четвертая осталась совершенно пустой. Слишком мало шансов было на то, что выигрыш падет именно на эту, четвертую…
Банкомет подошел, осторожно неся банковку, и положил ее посреди скатерти на бок, чтобы все могли убедиться, что снизу в ней нет никакой скрытной пружины. Затем он повернул ее и поставил прямо, осторожно приподнял колпачок и стал медленно сдвигать его в сторону…
Воцарилась полная тишина. Глаза всех игроков были прикованы к одной точке; напряженное ожидание достигло высшей степени…
И вдруг банкомет быстрым движением сразу открыл банковку. Все ахнули — выигрыш пал как раз на пустую, четвертую сторону. Выиграл хозяин, а остальные игроки все проиграли.
Как по мановению волшебного жезла, картина переменилась: все пришло в движение, игроки вскочили, замахали руками, зашумели, раздались проклятия. Шум и гам наполнили притон. Но хозяин и его прислужники ликовали.
— Что же, господа, — обратился Сунь к посетителям, — будем продолжать игру? Еще не поздно!
— Кто с тобой станет играть; очень уж ты счастливо играешь… Тут что-то нечисто, — сказал кто-то.
— Лучше с духами в аду играть, чем с тобой, — добавил другой.
— Ага, боитесь, — засмеялся Сунь, — вы, я вижу, все бедняки, а я считал вас богатыми купцами!
И вдруг в этот момент случилось то, чего никто не мог ожидать. Ли, сидевший все время неподвижно у стола и сосредоточенно, нахмурив брови следивший за игрой и молча слушавший затем перебранку хозяина с гостями, вдруг резким движением сбросил с себя верхнюю засаленную куртку и оказался обнаженным до пояса.
Это движение обратило на него всеобщее внимание; все невольно затихли и обернулись к нему.
— А, ты думаешь, — сказал Ли хозяину, — что ты всех обыграл и что никто не посмеет больше попытать счастья? Нет, мы еще померимся с тобой!
И прежде, чем его кто-либо мог остановить, Ли одной рукой выхватил из ножен большой нож, висевший у пояса низко опущенных шаровар, а другой рукой захватил у себя против селезенки как можно больше тела, оттянул его и одним взмахом острого, как бритва, ножа отрезал огромный кусок. Затем он поднял высоко над столом мясо, с которого капала кровь, и бросил его на игорную скатерть на цифру три…
Зажав левой рукой зиявшую рану, Ли снова сел на скамью, опустил голову и сказал упавшим голосом:
— Я поставил свою ставку; играй и ты!
В первый момент лишь мертвое молчание служило ему ответом. Сунь, цвет лица которого из желтого превратился в серый, не мог отвести своих вытаращенных глаз от ужасной ставки. Рот его раскрывался, не произнося ни одного слова…
— Да, да! (т. е. бей, бей) — наконец проговорил он.
И тотчас же куча прислужников, всегда имеющихся в игорных домах и скрывающихся среди толпы под видом зевак, набросилась на Ли, который сидел согнувшись, и стала его избивать откуда-то взявшимися у них в руках короткими железными палками. Били по голове, по плечам, по груди, по спине; били жестоко… Но ни крови, ни кровоподтеков, ни ссадин не было видно, потому что палки были обмотаны тряпками.
Ли закусил губу, побледнел, но не издал ни одного стона, ни одного звука.
Наконец, он стал качаться.
— Довольно, — крикнул кто-то из небольшой группы оставшихся гостей (большинство разбежалось, видя, какой оборот принимает дело). — Довольно, вы его убьете, тогда и хозяин навек пропадет!
Сунь махнул рукой, и его сателлиты прекратили избиение.
Ли сидел серый, с потухшими глазами и запекшимися губами; обнаженное тело покрылось вздувшимися желваками. Под ним на полу набежала порядочная лужа крови. Вот-вот, казалось, он упадет…
Дело в том, что обычай, этот повелитель и тиран не у одних только китайцев, установил, что какую бы ставку проигравшийся игрок ни поставил бы на кон — хозяин игры не имеет права отказаться от нее, но это нужно сделать немедленно, не уходя из игры. Конечно, этим обыкновением предполагалось обуздать аппетиты хозяев.
Но тот же обычай разрешил в подобных случаях бить игрока, поставившего на кон свое собственное тело, но бить не насмерть… Если несчастный не выдержит, бросится бежать или начнет кричать, то его ставка считается битой: он проиграл и со стыдом изгоняется.
Если же он выдержит и будет видно, что он скорее умрет, чем откажется от игры, то хозяину остается два выхода: или рискнуть продолжать игру, или согласиться на все требования игрока… А что, если в первом случае, т. е. если он захочет играть — он проиграет? Придется отрезать кусок собственного тела в три раза больший, чем тот, который лежит на столе… Да ведь сразу точно не угадаешь: или отрежешь больше, чем нужно, или придется еще дорезывать у себя кусочки, если сначала отрежешь меньше…
— Дайте ему воды, — сказал кто-то, — а то он умрет!
Сбегали за водой и помочили Ли Тай-чану голову. Но он болезненно скривился — очевидно, прикосновение к избитым местам причиняло ему страшную боль, и попросил пить. Ему тотчас же принесли в чашке мутного чая, который он жадно выпил, и, видимо, почувствовал себя гораздо лучше.