Но они ошиблись. Догерти не нуждался в дневном свете: он лично определял расстояния и наводил орудия, — его снаряды ложились почти без промаха.
Прошло еще два дня, и из одиннадцати батарей десять были сбиты; осталась только одна, последняя. Но и ее, несомненно, ожидала та же участь…
Бунтовщики это понимали. Они попросили перемирия, и парламентеры их: матрос, закройщик и артиллерийский ветеринарный фельдшер явились к полковнику Андреянову.
— Помилуйте, товарищ, — говорили они Андреянову, — эта ваша батарея у нас столько народу погубила, что у нас скоро прислуги на одну батарею не наберется! Вы — русский, и мы — тоже; а вы нас, своих братьев, бьете так, как немцы никогда не били. Заставьте батарею разоружиться, — у нас ведь тоже артиллерии больше нет, — и мы поклянемся, что прекратим всякие враждебные действия. Вы останетесь на месте, мы — тоже, — места на всех хватит! Прекратятся бои, драки, мы столкуемся, и вся наша война прекратится. А мы никому мстить не будем, — пальцем не тронем, отпустим на все четыре стороны!..
Андреянов был или очень молод, или очень измучен; перспектива примирения пришлась ему по душе. Он вызвал к себе Догерти.
— Капитан, — сказал он, — вы присягали беспрекословно исполнять приказания начальства?
— Да, — ответил Догерти.
— Я знаю, что вы безукоризненно дисциплинированный офицер… Так вот: довольно крови, довольно вражды! Я приказываю вам немедленно прекратить стрельбу, и завтра сдать орудия представителям противной стороны. Я клянусь вам честью, что ни вам, ни вашим людям не будет причинено ни малейшей неприятности; необходимо только остановить бесполезное пролитие крови… Так ли я говорю? — обратился он к «парламентерам».
— Так, так точно, верно, мы никого пальцем не тронем, лишь бы они орудия отдали!
Догерти видел, что возражать бесполезно. Он пожал плечами:
— Слушаю, господин полковник. Как, когда, где и кому должна произойти сдача?
— Завтра утром. Вы приведете свою батарею во двор Военного училища; там и произойдет сдача. Остальные распоряжения получите там же.
— Слушаю. Только, г-н полковник, не откажите дать мне письменное предписание.
— Конечно!
— Могу идти?
— Можете. До свидания.
Андреянов подал руку Догерти в знак того, что аудиенция окончена, и Догерти, возмущенный детской доверчивостью командующего, вышел из помещения штаба. Но ослушаться он не мог: кто, как не он, не так еще давно на собрании офицеров так горячо распинался о дисциплине и безусловном послушании приказаниям начальства?!
Злой и с горьким осадком в душе, пришел Догерти в свою батарею. Спокойным, но каким-то деревянным голосом, он отдал приказание батарее в 6 часов утра быть во дворе здания Военного училища. Затем он выстроил людей батареи, приказал разводящему снять часового от денежного ящика, и здесь же, перед глазами всех людей, разделил все деньги и раздал поровну всем: канонирам, фейерверкерам, фельдфебелю и Воскресенскому; себе он взял тоже одинаковую со всеми долю.
Солдаты были поражены, не понимая, в чем дело…
Затем Догерти приказал достать скудный запас обмундирования и велел взводным фейерверкерам раздать его тем людям, у кого были плохие мундиры, шаровары или сапоги.
Огромный Бирюлин ходил мрачный, как туча: он догадывался, что все это делается неспроста, — очевидно, батарее пришел конец.
Когда одежда и белье были розданы, Догерти приказал офицеру и фейерверкерам отойти в сторону и обратился к солдатам:
— Есть ли у кого-нибудь какая-либо претензия?..
— Никак нет, — в один голос отвечали канониры.
— Точно на инспекторском смотру, — вполголоса проговорил Воскресенский, до тонкого слуха которого дошел допрос Догерти.
— Господа офицеры и взводные — по местам! — скомандовал капитан, — претензий нет!..
— Вот что, братцы, — продолжал Догерти, когда все заняли свои места в строю, — командующий войсками приказал мне завтра сдать все орудия и боевые запасы бунтовщикам. Он дал мне честное слово, что никому из вас не будет причинено никакого вреда, и никто не будет арестован; это подтвердили и вражеские парламентеры. Но ведь вы знаете, как можно им верить… Поэтому завтра, после сдачи оружия, все вы можете считать себя свободными от службы: и мой совет — уходите скорей по домам… Разойтись!.. — распустил он людей.
Большая группа солдат окружила Догерти; среди них был и Бирюлин.
— Ваше высокоблагородие, — обратился к командиру Бирюлин, — мы с вами всюду пойдем; куда вы, туда и мы!
Догерти был тронут. Он обнял Бирюлина, для чего Бирюлин должен был нагнуться, и сказал:
— Спасибо, Бирюлин, и тебе, и всем нашим молодцам. Но только нам придется непременно разойтись: порознь мы, может быть, как-нибудь и уйдем от этих дьяволов; ну, а вместе никак не скроемся, и все мы попадем в их лапы!
Бирюлин поник головою, — он понимал, что командир прав…
2
Сдача батареи. Фельдфебель Бирюлин. Поиски револьверов. «Капитан убит». Осмотр. «Заверняев Иван». Прыжок в бездну.
На другой день 5-ая батарея с раннего утра была уже во дворе Нижегородского Военного училища. Четырехугольный плац был со всех сторон окружен двухэтажным зданием училища. Юнкера помещались во втором этаже, в который вели снизу две лестницы с противоположных концов здания, так что, поднявшись по одной лестнице и пройдя половину всего здания, можно было спуститься по другой.
Было ясное, но холодное утро. Догерти, одетый в полушубок с капитанскими погонами и с двумя прорезами на груди, водворял порядок; одну руку он все время держал в прорези на груди, как будто бы защищая ее от холода, а на самом деле он не выпускал из руки револьвера, ибо чувствовал, что ежеминутно могла разыграться трагедия.
Скоро явился адъютант, представитель командующего войсками, а затем во двор ввалилось человек пятьдесят «приемщиков»: матросов, артиллеристов без погон и каких-то юрких людей, одетых в штатское, но которые распоряжались всем и с наглым видом отдавали приказания. Вся их толпа, бывшая безоружной, смотрела хмуро, злобно, но вела себя сдержанно, видимо, побаиваясь стоявших и сидевших на своих местах, около орудий и на передках, людей 5-й батареи.
Догерти спросил адъютанта:
— Кому же мне прикажете сдавать оружие?
— А вот… Кто у вас, товарищи, приемщик? — крикнул адъютант.
— Я, я буду приемщик, — выдвинулся здоровый, рыжий и наглый солдат-артиллерист.
— Я командир всех батарей!
Догерти начал сдачу по подробным ведомостям, заготовленным им за ночь.
— Ну, что там еще, — заговорил рыжий, — давайте все валом, а то одна волокита!
— Или принимайте все правильно и точно, по закону, или я прекращу сдачу, — заявил Догерти.
Рыжий чертыхнулся, но принужден был повиноваться.
Скоро сданы были орудия, зарядные ящики, снаряды, кони, сбруя, шашки… Шашки самого Догерти и Воскресенского также были сданы…
Наконец, ведомости были скреплены и подписаны Догерти и каракулями приемщика и затем переданы адъютанту, чувствовавшему себя очень скверно. Получив бумаги, он тотчас же исчез.
— Ну, товарищи, айда сюда, — крикнул рыжий солдат двум толпам своих единомышленников, запружавшим оба въезда во двор.
Догерти увидел, что небольшая кучка людей его батареи потонула среди нахлынувшей орды бунтовщиков, которые, в противоположность «приемщикам», — были все вооружены винтовками с примкнутыми штыками, а многие — еще шашками и револьверами.
— Ну, сукин сын, — обратился рыжий к Догерти, — теперь мы с тобой поговорим!..
Голова Догерти лихорадочно работала, как бы найти выход из этого положения; но его окружала толпа вооруженных солдат с звериными лицами. Заложенная в прорез полушубка рука сжимала револьвер, чтобы в критическую минуту пустить себе пулю в лоб.