— Так, значит, этот человек — хунхуз? — вскрикнул я, пораженный.
— Выходит, что так!
В это время послышались шаги, и к нам в фанзу вошел Ли Юнъ-си и оба соседа. Ли расспросил меня хорошенько. Затем, посоветовавшись с отцом и соседями, решил, что, прежде чем принять какие-либо серьезные меры, нужно послать к Фану на разведку.
Выбор его пал на жившего поблизости домохозяина Энь Цзя-ю, человека хитрого и осторожного.
Ли так и сделал: он пошел к Эню и приказал ему отправиться к Фану и разузнать, кто у него живет. Но при этом Ли умолчал о том, что я ему рассказал.
Часа через два Ли, взволнованный, пришел к нам и говорит:
— Удивительное дело! Энь вернулся и говорит, что у Фана никого нет, и никто посторонний в его фанзе не жил.
Отец удивленно взглянул на меня — очевидно, у него зародилась мысль, не выдумал ли я всю историю?
Мне сделалось обидно до слез, и я горячо воскликнул:
— Если Энь ничего не видел, то я найду этого «грызуна дерева». Пойдемте, господин Ли, со мною!
Ли переглянулся с отцом: очевидно мое заявление убедило их в правоте моих слов.
— Подождите, — успокаивал меня Ли, — мы это дело еще проверим.
Ли вышел и, как узнал после, послал к Фану еще другого односельчанина, Хуанъ Цянь-ю. Но последний пошел не к Фану, а к соседу последнего, Юй Чжэнь-хайю. На вопрос Хуана, Юй Чжэнь-хай ответил, что, действительно, у Фана уже дней десять живет его побратим, некто Чжанъ.
Всем стало ясно, что дело нечисто со стороны Эня; тут пришлось уже действовать самому старшине милиции. Он собрал нас человек двенадцать милиционеров (ну, конечно, и я был в том числе), и мы все направились к фанзе Фана, но не прямой дорогой, а в обход, горами.
Хотя жар уже спал, но все-таки я был весь мокрый, хоть выжми, когда мы взобрались на последнюю сопку, к другой стороне которой вплотную примыкала фанза Фана. Сопка была невысокая, но к стороне фанзы такая крутая, что по ней мудрено бы спуститься, если бы не молодой дубняк-кустарник, прикрывавший бока ее сплошь донизу. Кустарник же прикрывал нас так, что мы добрались до фанзы незамеченными никем из ее обитателей. Если бы Ли повел нас обычной дорогой, то птица, конечно, улетела бы из клетки, потому что спереди фанзы долина была, как на ладони, на добрую версту.
Мы обошли фанзу с обеих сторон и только тогда залаяли собаки. Несколько человек из наших остались на всякий случай, во дворе, а другие, в том числе и я, быстро вошли в фанзу.
Хозяин Фанъ встретил нас посреди фанзы. Его гость, Чжанъ, сидел на кане, держа в руках трубку — мы, очевидно, помешали ему курить опий; лампочка еще горела, и своеобразный удушливый запах наполнял небольшую фанзу.
Ли прямо приступил к делу.
— Кто ты такой? — обратился он к поднявшемуся при его приближении китайцу.
— Моя фамилия Чжанъ, — дерзко ответил тот.
Теперь только я его внимательно рассмотрел: среднего роста, лет 35, коренастый, с широкой костью — он производил впечатление сильного, решительного человека.
— А ты кто такой, — продолжал он, — что врываешься в дом и даже не приветствуешь хозяина?
Но нашего Ли трудно было смутить.
— Ты мне после будешь читать правила вежливости, а теперь отвечай: кто ты такой и зачем сюда пришел?
Тогда в разговор вмешался Фанъ:
— Это Чжанъ, мой побратим, уже лет десять тому назад мы сделали с ним кэ-тоу.
— А где же он был эти десять лет и что делал, если никто из нас его не помнит?
— Я… я… не знаю, — растерялся Фанъ и, обратившись к Чжану, спросил:
— Вы где жили это время?
— Ладно, теперь мы сами с ним поговорим, — сказал Ли, отстраняя Хана.
Ли стал обстоятельно допрашивать Чжана, но получал лишь уклончивые или дерзкие ответы.
— Ну, так ты у нас заговоришь, — сказал рассерженный Ли и приказал положить Чжана на спину на две скамейки так, что пятки его были на одной скамейке, сидение на другой, а средняя часть ног — на весу. Один из наших людей сел верхом ему на нижнюю часть ног, а двое на живот и грудь; руки его связали под скамейкой. Принесли здоровую дубовую жердь и положили поперек на колени Чжана. На концы жерди село два наших милиционера.
Вероятно, боль была очень сильная; но Чжанъ только бранился и уверял, что он «хороший» человек. Тогда на концы жерди село еще по одному человеку. Несмотря на жестокую боль, Чжанъ стоял на своем…
Пришлось позвать остальных со двора. Ли приказал еще двум сесть на жердь — она согнулась под тяжестью трех тяжелых людей на каждом конце; но Чжанъ продолжал кричать о своей невиновности, мешая мольбы с бранью.
Я с ужасом смотрел на пытку — это было мне впервые… Я не понимал, как могут ноги выдержать такой страшный груз.
Наконец, на жердь село еще двое — жердь согнулась почти до полу. Я ждал, что колени несчастного должны в эту минуту сломаться, но Чжанъ страшно закричал:
— Ху-фэй, ху-фэй! т. е. «я хунхуз, хунхуз!»
Пытка тотчас была прекращена, и Чжана подняли; но в первую минуту он стоять не мог. Его посадили, и Ли продолжал допрос.
Чжанъ сознался, что он — атаман шайки, возвращавшейся после хорошей «работы» с района реки Мулиня, причем им удалось ограбить золотопромышленников. К несчастью, вся его шайка была убита здесь же, в Чао-янъ-гоу, и он один спасся. Так как ему некуда было деться, то он вспомнил, что здесь у него живет побратим. Он и пришел к Фану, который, как названный брат, отказать ему в гостеприимстве не мог. Но Фанъ не имел понятия о том, что он — хунхуз…
— А приходил сегодня сюда Энь Цзя-ю? — спросил Ли.
— Приходил, — ответил Фанъ.
— Почему же он сказал, что у тебя в фанзе никого посторонних нет?
Фанъ замялся.
— А потому, — ответил за него Чжанъ, — что я дал ему золота и просил не говорить обо мне.
— Сколько ты дал?
— Один или полтора ляна золотого песку.
— А ну, хозяин, — продолжал Ли, — где вещи твоего названного братца?
Фанъ, напуганный до смерти сценой пытки и боясь, чтобы его не привлекли к ответственности за укрывательство хунхуза, тотчас указал небольшой узелок, спрятанный в большом ящике под налепленным на стене изображением богов.
Узелок, хотя и небольшой, был очень тяжел. Когда его развязали, прежде всего бросились в глаза несколько завернутых в бумагу круглых свертков гириньских юань (долларов). Затем в тряпочке было завернуто что-то очень тяжелое: развязали — там оказался золотой песок, фунта четыре.