Мнений двух вышеназванных учёных придерживался и русский исследователь — Семёнов. Он, как и Вивьен–де–Сен–Мартен, специально занялся вопросом о происхождении Хунну. Замечания его по этому поводу находятся в приложении к I тому «Землеведения Азии» К. Риттера (СПб. 1850) на стр. 630–637. При разборе теории Клапрота мы уже говорили, что её до нас разбирал Семёнов, подразделил на три части и, соглашаясь с финнизмом Гуннов и турчизмом Ту–гю, отрицал тожество Хунну и Ту–гю. Указав на поразительное сходство имён Хунну и Хунн, он указал на связь Хунну с Алтаем. Оттуда же пришли и Гунны. Следовательно существует не только общность имени, но и местопребывания. Происхождение Ту–гю (или, как он говорит, Ту–кюэ) от Хунну ровно ничего не доказывает. Хунну были пришельцами в землях к северу от Китая, туземными же там были турецкие племена, которые, будучи покорены Хунну, приняли их имя. Что касается до хуннуских слов, сообщаемых китайскими летописями, то одно из них — «цилинь» (или «килянь»), которое значит небо, Семёнов считал возможным сблизить с лат. coelum, греч. κοϊλον, франц. ciel, итал. cielo, латыш, zeltees, т.е. он думал, что это слово языка индо–европейского и поэтому принадлежало одному из покорённых Хунну народов. Среди этих подданных находились в большом количестве Турки, из которых впоследствии вышли Ту–гю. «Шань–юй», говорит он далее: «иначе Тан–ли–куту, что значило сын неба, был титул хуннуских царей». Не допуская, чтобы одно понятие имело на одном и том же языке два названия, он полагает, что шаньюй значило на настоящем хуннуском языке, «сын неба», а тань–ли–куту был перевод этого слова на язык подвластных народов. Слово Тенгри значит по турецки небо, слова же куту нет в языках турецких народов, равно как и в монгольском. По манчжурски же «гуто» значит сын. Другим словам, как то «лу–ли, ту–ки, тей–ло» он не находит аналогов в турецких языках[58]. Итак, по воззрению Семёнова, Гунны и Хунну тожественны и принадлежат к финскому племени.
Приступая к разбору мнений этого исследователя, мы должны сказать, что он очень удачно по нашему мнению указал на общую родину и сходство имени для отожествления Хунну и Гуннов. Исследование географического положения действительно очень важно для правильного суждения об этом вопросе. Тем более странным кажется, что остальные исследователи совершенно не обратили внимания на общую родину того и другого народов. Особенно должен относиться этот упрёк к Клапроту, который издал даже атлас. В этом атласе с первой до седьмой карт указано, что по восточную сторону Алтая жили турки Хянь–юнь и Хун–ну. а по западную — народы гунские или восточно–финские. На седьмой карте (116 г. по Р.X.) на Алтае и к востоку от него указаны остатки северных Хунну, к западу от этих гор в теперешних киргизских степях до Урала расположены «Хунну, изгнанные на Запад», а на Урале резко отделённые от этих Хунну живут «гунские или восточно–финские» народы. Это соседство продолжается и на картах восьмой, девятой и десятой (с девятой Хунну называются уже Юе–бо). Хунну были пришельцами в Иньшане, однако они пришли туда «после последнего великого потопа», как сказано у Риттера на 622 стр., на которую ссылается Семёнов. Древнейшие известия о пребывании Хунну в области к северу от Китая приведены у Дегиня и Иакинфа. Насколько можно судить по этим известиям, Хунну обитали в этих местах с глубочайшей древности. Мы думаем, что до нас не дошло ни одного точного известия о приходе Хунну в ту страну, где застают их китайские летописи. Что касается далее того объяснения, что слово «шаньюй» есть перевод на настоящий хуннуский язык слова, принадлежащего языку подчинённого турецкого народа, то это объяснение совершенно не удовлетворяет нас. Дегинь (т. I, ч. II, стр. 25) уже приводил объяснение историка Ханьской династии, что шань–юй или таньжу значит «grande et large figure». Иакинф в «Собрании сведений», в примечании на стр. 10 I части I тома, говорит: «В Хань–шу–инь–и (т.е. в том же сочинении, про которое говорил Дегинь) сказано: шаньюй значит величайший, на кит. Сянтьхань» и на стр. 100: «В истории старшей династии Хань сказано: шаньюй значит величайший, т.е. в великости подобный небу». Этот же учёный далее указал на то, что древнее шаньюй и более новое хан — два слова по смыслу совершенно тожественные (см. там–же т. I, ч. II, стр. 267). Наконец Каён сообщил следующее (прим. на стр. 88 цитов. соч.): «Шань–юй не понятно, но перевод этого слова можно восстановить. Китайские летописи говорят при 552 г. — Ту–мынь (вождь Ту–гю или Турков) принял титул И–ли–хан, слово, имеющее тот же смысл, что некогда шань–юй. «Или» по турецки в VI веке значило — знаменитый, блестящий, что объясняет смысл блестящего лица, которое Китайцы приписывали шань–юю»[59]. Таким образом по Каёну «шань–юй» и «тань–ли–куту» слова, совершенно различные. Добавим только, что Ильхан в переводе с турецкого имеет ясный смысл: «повелитель народа».
58
Семёнов приводил и объяснял упомянутые в китайских летописях хуннуские слова по статье синолога, проф. Шотта (Über das Aliaische oder Finnisch–Tatarische Sprachengeschlecht, Abb. Ber. Ak., 1847). Однако у него не всё было приведено правильно. Проф. Шотт сближал вышеупомянутый титул Lu–li с турецким ulu; с этим же словом сближал он и имя U–lui. Имя T’u–ngu–sse может быть тожественно, по его мнению, с турец. словом tongus. Вообще этот ученый никак не может считаться сторонником финнизма Хунну, так как он, хотя и не считал возможным точно выяснить племенную принадлежность Хунну, однако, думал, что они были «восточно–алтайского или татарского происхождения». Следовательно, он считал их или Турками, или Монголами, или Тунгузами (см. стр. 290–291).
59
По толкованию Иакинфа, Или–хан значит хан с реки Или (собрание сведений, стр. 267, прим. 2).