Аварию зафиксировал дальнобойщик, следующий на грузовой фуре. Он увидел дым и услышал крики. Заметив далеко у кромки леса людей и перевернувшиеся машины, Терренс Таната вызвал полицию и скорую. Под документом была печать округа Мэн и его подпись.
Я смотрела на палату Вика через специальное окно. Скоро из реанимационного отделения его переведут в обычное, и тогда я смогу навещать его. Мы все сможем.
Рин быстро поправлялась. Не считая раны в плече, она была цела и невредима — однако крайне замкнута и молчалива. Поразительно, но в нашем мире она приняла очень даже приятный человеческий облик. Тот, я полагаю, какой был у неё до момента смерти.
Когда я навестила её в палате, не сразу узнала скрипящую и стонущую черноволосую покойницу в тоненькой невысокой брюнетке. Длинные, до талии, волосы были убраны в высокий пучок. Миловидное и очень юное лицо выдавало в ней японку: почти чёрные, удивительно глубокие глаза были обрамлены шёлковыми ресницами. Рин даже в больничной пижаме и повязке на плече смотрелась совершенно очаровательно: я, лохматая и помятая, даже ей немного завидовала.
Она оживилась, когда увидела меня, и в её глазах промелькнуло узнавание. Но не сказала мне или полиции ни слова, замкнувшись в себе. Только сидела на кровати, обняв себя за колени, прижатые к груди, и устало покачивалась из стороны в сторону.
Всё изменилось, когда через двое суток к ней буквально ворвался Адам.
Он был в повязках, и ему вообще-то полагался постельный режим, но если даже полицейский не смог удержать его — что говорить о врачах и тем более медсёстрах? Он даже будучи весь в специальных влажных бинтах выглядел как громогласное индейское божество, и когда его просили «прилечь и не беспокоиться», он очень чётко указал советчику направление, по которому тому следовало пойти.
Рин была со мной, когда услышала из коридора голос Каллигена. Она разрешала мне навещать себя и была не против, что я сидела в кресле у её постели: вместе нам было как-то спокойнее. Но видели бы вы, какие метаморфозы произошли с Рин в ту самую секунду!
Это было совсем как в кино, честное слово. Наверное, более трогательной встречи я не видела никогда. Рин сорвала с себя иглу капельницы и датчики аппарата так быстро, что я даже опомниться не успела. Она вся побелела, когда дверь в палату с грохотом стукнула о стену — и Адам вихрем пронёсся к койке.
За ним спешил доктор, расстегнувшийся халат тревожно летел у него за спиной. Я подавила улыбку. Как только Адам из него душу не вытряс, узнавая, где лежит Ямаока.
— Вам пока нельзя так двигаться! Я не могу вас лечить, если вы не соблюдаете режим! Чёрт возьми, мистер Каллиген!!! — бедняга побагровел, но до Адама было невозможно достучаться. Он крепко обнял Рин, ну а она вскочила ногами на свою постель и прямо так обхватила друга за плечи и шею, склонив лицо ему на ключицу и тихо вздрагивая.
В конце концов, ей было только лишь немногим больше двадцати, и она снова стала живой девчонкой, а не бессмертной убийцей из Мира Сущности.
— Меня никто не называл «тупицей» больше трёх дней, — жалобно сказал Адам, и Рин всхлипнула снова, но уже от смеха. Шмыгнула носом. — У меня ломка.
Доктор негодующе смотрел на Каллигена, а за его спиной уже появилась охрана. Адама в ту минуту вывели бы из палаты — но Рин очень чётко сказала, отстранившись от него и глядя в смуглое лицо:
— Тупица и есть. Кто же не слушается лечащего врача.
Он белозубо улыбнулся в ответ:
— Так я слушаю. Вот, хожу в костюме мумии. Как тебе такое? Говорят, даже шрамов почти не останется.
— Ты что с ними, что без них ужасно страшненький, — сморщила нос Рин.
Несколько секунд эти двое молча любовались друг другом, не отрывая глаз, а потом радостно рассмеялись. Тогда я и поняла, что мы точно сможем жить после всего, что с нами случилось. И, может быть, не хуже, чем раньше.
Вика перевели в отдельную палату накануне моей выписки.
Врач расписал все нужные антибиотики для приёма, медсестра показала, как правильно обрабатывать плечо и самостоятельно накладывать повязку. Я отправила сообщение Хэлен, что меня потребуется забрать из клиники.
Мама слишком паниковала, чтобы слушать и слышать меня: ещё в больнице она то плакала, то кричала и ругалась; то требовала развода, утверждая, что это из-за Вика я попала в аварию, то благодарила его за отменную реакцию.
Когда восстанавливали события дорожного происшествия, инспектор отметил, что Виктор среагировал молниеносно и подставил под удар свою сторону. Не сделай он этого, и меня бы снесло «Крайслером», как одуванчик ботинком. В палате у мамы случалась по пять раз на дню форменная истерика, поэтому я ужасно не любила дни её посещения: для меня и всего медперсонала начинался тихий ад.
Хэлен закатывала глаза и говорила шёпотом каждый раз:
— Не беспокойся, скоро это пройдёт.
Так что я не рискнула сообщить радостную новость о выписке маме, обо всём предупредила только сестру и принялась с самого утра наводить красоту.
Причёсываясь у зеркала и задумчиво улыбаясь своему отражению, думала поскорее навестить Вика — доктор дал добро, он уже занял обычную койку, и, кажется, с него даже сняли систему жизнеобеспечения.
Адам и Теодор уже побывали у него первыми. Не знаю, о чём он с ними говорил — тем было много, взять хотя бы недавние события… и то, почему никто, абсолютно никто не интересуется, где мы пропадали со дня нашей свадьбы вплоть до самой зимы?..
Я уже спрашивала об этом у матери со всей осторожностью, но она взглянула на меня так, словно я точно сошла с ума, и растерянно пробормотала в ответ:
— Бедная моя девочка, а сказали, у тебя слабое сотрясение мозга… ты что, совсем ничего не помнишь?
— Урывками, — пришлось солгать, потому что другого выхода не было.
Хэлен слушала нас со стороны, задумчиво прикусив нижнюю губу, и отвела взгляд, когда я посмотрела на неё. — Не всё.
— Нужно будет спросить у доктора, не опасно ли это. Может быть, тебе нужно дополнительное обследование…
Больше эту тему мы не поднимали, но я поняла только одно. Всё то время, как мы отсутствовали в мире Сущности, ни одна живая душа не знала, что нас не было в этой реальности. Стоило нам вернуться, как все забыли о нашей пропаже и твёрдо уверились в том, что попросту встречались с нами пореже в эти несколько месяцев.
Понимать это было так же жутко, как и неприятный факт: мы отсутствовали с самого лета. С другой же стороны, могли бы заявиться и через несколько лет. Спасибо хотя бы на том, что есть!
Я запахнула больничный халат на груди поверх пижамы и вышла из своей палаты.
Вик лежал всего двумя дальше: неслыханная радость! Была бы, если бы меня не выписывали уже завтра.
В его палате хозяйничала симпатичная пухленькая медсестра. Она помогала ему разложить вещи и убирала капельницу, когда я тихонько приоткрыла дверь и заглянула внутрь.
— Нет-нет, мистер и мистер Каллиген, к мистеру Крейну больше нел… — громко начала медсестра и тут же расслабилась, едва увидела меня. — А, это вы. Проходите.
Я улыбнулась. Адама и Теодора, поди, выперли из палаты насильно. Любопытно, сделал ли это сам Вик, или пришлось применять силу сотруднице больницы? Я невольно остановилась на половине пути к койке.
На ней спокойно лежал мой Виктор. Он был прикрыт пледом и одет в такую же, как у меня, дурацкую голубую пижаму. Высокий и смуглый, каким я его и помню, и с тёмно-рыжей косой. Мне не показалось: она правда стала ещё длиннее прежнего. Зато взгляд всё тот же: добродушный и ласковый. Сразу расплылся в широкой улыбке, отчего и без того не слишком большие глаза под тяжёлыми веками сделались щёлочками, и распахнул руки для объятий. Тогда я и увидела, что он весь покрыт синяками, порезами, ушибами и царапинами. Что расстёгнутая на груди рубашка от пижамы скрывает тугую повязку. И что такая же красуется бинтом на лбу: сперва её не приметила, хотя на смуглой коже она белела слишком вызывающе.