Прямо за поворотом мой родственник по мужу склоняет к близости бывшую убийцу, превосходно! Я осторожно выглянула наружу. Путаясь тонкими бледными пальцами в чёрных волосах Адама, Рин что-то тихо шептала ему в губы, отчего его взгляд обретал странную задумчивую глубину. А затем он заткнул болтливую японку поцелуем.
Прекрасно, а теперь идите в спальню и дайте мне спокойно покинуть дом!
Когда они наконец, отчаянно целуясь, добрались до дивана (я молилась, чтобы по дороге не споткнулись и не упали, потому что совершенно ни один из них не глядел под ноги), в моей голове созрел гениальный план: проскочить на кухню и выйти через дверь на задний дворик.
Я некстати вспомнила, что он нечищен, и мысленно прокляла лентяя Каллигена. Но деваться некуда! Придётся обойти дом по снегу и, вернувшись через прихожую, благо дверь я не заперла на замок или щеколду, забрать обувь и куртку, а уж после можно и в больницу к Вику.
Решено, так и сделаю!
Стараясь даже не смотреть в сторону Рин и Адама, я прокралась к нужной двери и тихоньку выскользнула наружу, прикрыв её за собой.
— Ах ты ж…! — закончить мысль не удалось, я смолчала и гневно раздула ноздри.
Теперь я стояла в снегу по колено и отчаянно пыталась не ругаться хотя бы вслух.
Вдох-выдох, Лесли, вдох-выдох.
Идти в одних носках по глубокому рыхлому снегу — то ещё удовольствие. Ноги моментально промокли: тяжёлыми и холодными стали даже спортивные штаны!
Шагать было неимоверно тяжело, и я барахталась в сугробах, с ненавистью глядя в большие окна.
Там, вообще на меня никакого внимания не обращая и даже не задумавшись ни на миг, чтобы закрыть ставни, крайне непредусмотрительные Адам и Рин занялись любовью на нашем с Виком, мать их, диване!
Ну, я потом им всё выскажу. Может быть.
Сердито зыркнув на обоих — Рин было почти не видно под смуглым мужским телом — я кое-как доползла до террасы и буквально на четвереньках выбралась из сугроба на дощатый пол. Всё виноваты моя чертова вежливость… и жалость.
Добрела до двери, тихонько толкнула её и сразу сняла с крючка куртку, а с пола подобрала ботинки.
— Ну давай, Ромео, — процедила я, мстительно сверля вход в гостиную, — не подведи и сделай ей хорошо. Иначе зря я, что ли, иду на такие жертвы?
— И ты…
— И я плавала в сугробе вместо того, чтобы просто преспокойно пройти метров тридцать через гостиную, да! Не забудь, что куртка и обувь остались в прихожей, так что носкам точно конец.
Вик расхохотался, качая головой, и продолжил мягко массировать мои босые холодные ступни.
Растирая их ладонями и разминая пальцами, он заметил:
— Если Эд решит поиграть с Рин и бросить, она отстрижёт ему всё, что до этого дня делало его мужчиной.
— Не решит, — покачала я головой и прожевала ломтик хрустящего картофеля.
За окном уже стемнело, ветер тихо колыхал голые ветки чёрных деревьев, падали снежинки.
До Рождества оставалось меньше месяца.
— У него был такой взгляд, Вик. Как бы она не вздумала с ним играть.
— Рин невероятно чуткая, — возразил Вик. — Нет, я вообще-то рад, что у них всё, кажется, серьёзно. Но только два вопроса. Первый — как они так быстро спелись, и второй — почему из-за их влечения должна страдать наша мебель и моя жена.
Я рассмеялась, прислонившись спиной к стене и с тёплой улыбкой глядя на него.
Как же я рада, что мне в голову пришла светлая мысль прийти в клинику. Да, я заполнила парочку бланков, и сегодня мне разрешили переночевать в палате: для родственников руководство заботливо продумало раскладное кресло, но нам двоим в одной постели, пусть даже такой узкой, было очень удобно.
Я сидела к Вику лицом, уложив ноги ему на живот, а он старательно грел их руками и дыханием.
Мокрые спортивки пришлось снять, чтобы они высохли быстрее, так что я осталась в толстовке и нижнем белье, совершенно мужа не стесняясь.
Мы жевали картофель и цветные драже с арахисом, пили кофе из больничного автомата — Вик по привычке предпочёл обычный чёрный, хотя денег теперь у него хватало даже на тот, что с молоком.
Вудсборо медленно окутывало ночной мглой, но мне было уютно и тепло здесь, в надёжных руках самого близкого человека.
Клонило в сон.
— Нас выживают из собственного дома, — притворно возмутился Вик. — Пора бы мне уже выписаться и навести в нём порядок.
— Без тебя там плохо, — пожаловалась я и потёрла глаза, — двор никто не чистит.
— Прибью Адама! — кивнул Вик и прожевал драже.
— И по ночам в постели холодно и тоскливо.
— Это поправимо, — Вик ласково пощекотал мне пятку. Я дёрнула ногой, улыбнувшись. — Как там миссис Клайд, Хэлен?
— Вполне себе ничего, — пожала я плечами и со вздохом провела пальцами по его смуглому колену, исполосованному белыми затянувшимися порезами. — Мама сходила с ума всё это время, Хэлен взяла электив по художественному искусству.
— Давно пора, у неё явный талант.
Вик зевнул и откинул голову на подушку. На широкой шее так и осталось цветное бисерное ожерелье, которое моя сестра спела ему своими руками, и я поневоле сглотнула, вспомнив аэропорт: именно там Вик и Хэлен познакомились и спелись, и с тех пор Крейн украшения не снимал.
— Ты что, уснула, чикала?
— Почти, — созналась я и подавила зевок. — Ты не будешь против, если я подремлю?
Он молча покачал головой, и я быстро поменяла положение, чтобы улечься поудобнее ему на грудь и уложить голову на плечо.
Умудрившись втиснуться между внушительных габаритов телом Вика и стеной, я свернулась калачиком и принялась задумчиво перебирать хвостик от его рыжей косы. Вик приобнял меня за плечи, стих.
Ветер за окном шумел за нас обоих, говорить не хотелось вовсе — на сердце лежала непонятная тяжесть, и мне чудилось, что вместо снега с неба сыпет пепел…
— Когда-нибудь мы прекратим вспоминать то, что было? — спросил Вик то, что занимало и мои мысли тоже.
Хотелось бы мне знать.
— Не уверена, милый, — рассеянно откликнулась я и скользнула ладонью ему на грудь, ласково поглаживая гладкую смуглую кожу под рубашкой.
Он на секунду непроизвольно напрягся всем телом, а затем точно так же — моментально и разом — расслабился. Пропустил мои волосы сквозь пальцы, задумчиво перебирая их.
— Забудем ли когда-нибудь, как я убивал тебя столько раз, что сосчитать не смогу, — сказал он наконец вслух.
И я повозилась, вдруг ощутив себя очень неуютно здесь, с ним, в этой палате — наедине.
В коридорах больницы тихо и пусто. Тревожная кнопка расположена ближе к нему и дальше от меня — слишком неудобно.
Я невольно оценила расстояние взглядом и опасливо покосилась на Виктора. Он дышал спокойно и ровно. Губы были неплотно сомкнуты, а индейский профиль точёно выделялся на фоне светло-серых стен. И на очень долгий, почти бесконечный, миг мне почудилось, что ничего не поменялось.
Что он по-прежнему охотник, а я — его жертва. Спряталась здесь, в тёплых объятиях, и не ожидаю, что он опустит мне на грудь нож или пронзит им со спины.
Между лопаток пополз холодок, и даже кости заломило болью. Бесконечные циклы выучили меня вскакивать и бежать, как вспугнутая лань — даже если это будет последним, что я сделаю. Потому что бесполезно биться с тем, кто сильнее тебя, или с тем, у кого в руке — нож…
У Вика потемнели глаза. Когда он посмотрел мне в лицо, я совсем не узнала его взгляд.
Два обелисковых зрачка впились свёрлами: мне стало страшно, потому что мой муж вернулся в этот мир с холодными глазами Крика.
В тот момент я осознала, что лежу в руках именно его, а не Вика Крейна.
И не Вик Крейн грел мне ступни, не он утешал вечерами, когда я тосковала в разлуке. Страшная мысль охватила в панике, и я напряглась, отстранившись от него — и вжавшись лопатками в стену.
Крик чуть повернул набок голову в той излюбленной манере, в которой он смотрел на меня с колен осенним вечером, пряча лицо под маской. В той, в которой убивал и глядел на своих жертв в последний раз прежде, чем выпотрошить их.
Вернулся ли мой Виктор из мира Сущности, или вместо него в теле остался только Крик?