Я всмотрелась в лицо спящего Крика и усомнилась, не нагнетаю ли. Он выглядит таким умиротворённым и спокойным сейчас. Не сказать, что он меньше чем четверть часа тому назад внушал мне трепет и страх…
Тук-тук-тук.
В оконное стекло на четвёртом этаже к нам кто-то постучался, и я испуганно вздрогнула и села на постели, тут же тряхнув за плечо Крика. Он вздрогнул и открыл мутные глаза.
— Что стряслось? — сипло спросил он и перевёл взгляд на окно.
Я неотрывно смотрела на крупную чёрную птицу, присевшую на скат подоконника: силуэт ворона я бы узнала даже вот так, среди снегопада поздней ночью.
— Он прилетел к нам и сюда, — шепнула я насторожено и невольно коснулась руки Вика, притаившись. — Как ты думаешь… что…
— Ничего это не значит.
Он встал на колени и выпрямился, внимательно глядя птице прямо в бисерно-чёрные глаза, блестящие среди матовых перьев. И на какую-то долю секунды мне, сжавшейся за плечом Вика, почудилось, что он без слов общается с Вороном.
Я не была уверена, что Ворон был тем же, что и в мире Сущности, но не верила в совпадения после всего, что с нами приключилось. А потому притихла, когда Крейн повёл рукой у себя перед грудью, словно приказывая птице улететь — и в тот же миг, тяжко хлопнув большими крыльями, Ворон поднялся в воздух и исчез в чернильной ночной мгле.
Мы тревожно смотрели ему вслед: я не скрывала своих чувств, впившись пальцами в запястье Вика. Он казался непоколебимым, но я чувствовала, как он глубоко задумался.
— Меня это беспокоит, — созналась я честно. Вик не обронил ни слова.
Близилось Рождество, когда Вика наконец-то выписали.
С каждым днём мы проводили всё больше времени вместе и могли наконец выходить на прогулки по небольшому скверу, разбитому перед больницей. Мы доходили до постамента и возвращались назад.
Я привезла Вику из дома тёплый анорак цвета хаки и спортивные штаны на флисе, потому что зима в этом году выдалась очень уж морозной.
Каждый раз я брала его под руку, крепко прижималась боком и тепло улыбалась каждую прогулку, радостная и счастливая несмотря на то, что Вик серьёзно изменился после нашего возвращения.
Всё чаще в каждом жесте и улыбке, во взгляде и движениях я замечала вместо него — Крика. Всё больше видела странностей в том, как он замирает напротив зеркал и отражающих поверхностей, пристально глядя в них и безмолвно общаясь с кем-то мне недоступным. И после этого взгляд его неуловимо менялся, темнел грозовым небом и сулил недоброе.
Я пыталась поговорить об этом с Адамом и Теодором, но оба твердили одно и то же: дай ему больше времени, чтобы прийти в себя. В этом было здравое зерно, и я соглашалась хотя бы потому, что должна была сначала понаблюдать за ним и понять, какими ещё новыми привычками он обзавёлся.
Не единожды его в больнице навещала Хэлен. Виктор всегда был ужасно рад их встречам.
Я с тёплой улыбкой смотрела, как сестра торопится крепко обнять его, а он стискивал её в руках в ответ и кружил, баюкая и качая.
В очередной раз запечатлев у него на щеке торопливый детский поцелуй, она заулыбалась и пригладила рыжие пряди, выбившиеся у висков:
— Наконец-то выписывают!
— Уже завтра, — кивнул он и закатил глаза. — Если бы не поговорил с ними, продержали бы ещё с месяц.
По правде говоря, он чувствовал себя куда лучше прежнего и мог долечиваться дома.
«Родные стены способствуют выздоровлению» — замечал он не раз. Как с ним не согласиться?
Я с удовольствием помогала ему собрать сумку с вещами и подготовиться к выписке. Для того привезла чистую футболку, тёмно-зелёный джемпер с молнией на груди, обыкновенные джинсы и рыжие зимние ботинки. Предполагалось, что Адам подъедет за нами на машине и заберёт.
— Как твоя учёба? — спросил Вик тем временем, ероша светлые волосы на макушке Хэлен.
Она скривилась и вывернулась из-под его руки, отчего он ласково ухмыльнулся.
— Смотря о чём ты. Если об оценках, с ними всё в порядке. А если о том, интересно ли мне это…
Я невольно залюбовалась на них обоих. Два самых близких и дорогих мне человека — такие разные и в то же время настолько похожие!
Белая как молоко Хэлен с копной волос, превратившихся в золотое руно цветом, кожа усыпана веснушками, васильковые глаза — смелые такие, с хитринкой. И точно такие же — серо-голубые, но только на смуглой, как каньонный камень, коже Вика, и тёмно-рыжие волосы у него заплетены в очень тугую косу, отчего она похожа на плётку. Он собран, на губах — улыбка, но такая, что от неё веет Криком, и это заводит и пугает меня одновременно. Хотя, признаться, первого даже больше, чем второго.
Я крепко свыклась с ним и его чёртовой психической дихотомией за то время, что мы провели вместе в мире Сущности, и даже более того — подсознательно смешала с личностью Виктора, хотя прежде старалась их разделять. И вот наконец приняла их обоих, какой бы не оказался передо мной в любую секунду.
— А что с твоей художественной школой?
Хэлен пожала плечами.
— Ничего. Меня там не то чтобы хвалят… пока что я стойкий середнячок, но надеюсь, вскоре это изменится. Кстати, после Рождества у нас планируют сделать выставку… от каждого ученика нужно две или три картины. Я подумала и решила: пусть от меня будет триптих! Тема — жители коренной Америки и их культура. Я нарисую трёх индейцев из тех, кого знаю. Уже взяла в библиотеке пару книг по истории национального костюма…
— Хэлен, — Вик оказался не на шутку удивлён, — ты серьёзно?
— Абсолютно! — она округлила глаза и внимательно взглянула на него. — А ты сомневаешься? Ты, красавчик, там тоже есть…
— Да ладно тебе!
Они болтали о картинах всю прогулку. Мы ещё с час бродили вокруг больницы, держа Вика под руки, и я слушала трескотню Хэлен и внимательные вопросы и ответы мужа.
С неба снова сыпал снег: кажется, природа решила прямо к Рождеству укутать Вудсборо белой пеленой. В тот момент счастливее чем я вряд ли кого-то можно было найти. Мы чувствовали себя семьёй, самой настоящей — и ощущение усилилось на другой день, когда мы заехали за Виктором, чтобы забрать его домой.
Пикап был всмятку, так что близнецы с разрешения Виктора обстряпали продажу «Мерседеса» и на вырученную сумму приобрели неплохую новую машину взамен старой.
Ford F-150 оказался весьма неплох что с виду, что в обкатке: я смирилась с потерей любимого чёрного красавца и влюбилась заново в яркую синюю машину с оранжевым кантом по бамперу.
Форд был выбран, конечно, согласно вкусу Адама — за ним ездил как раз он.
Рама, украшенная лонжеронами, выглядела даже изящно, зато у этого пикапа был удобный передний привод, да и по бездорожью он ехал прямо как по паркету.
— Вику не особо понравится, что он такой пёстрый, — только и сказала я, восхищённо проведя ладонью по капоту.
Адам закатил глаза.
— Если очень разонравится, пусть сам и перекрашивает, мастер-золотые-ручки, — проворчал он, усаживаясь за руль. — Все, что ли, на месте? М?
— Я бегу! — Рин торопливо юркнула на переднее сиденье вперёд меня и застегнула ремень безопасности.
Я со вздохом устроилась сзади, хлопнула дверью. Мы притихли, ожидая, когда тронемся. Адам тем временем почесал в затылке, задумчиво надув губы. Мы с Рин растерянно переглянулись.
— Так, — он щёлкнул пальцами наконец, будто что-то вспомнил. — Ключи забыл.
— Ох, ну… тупица! — жалобно простонала Рин.
— Тихо-тихо, не ругайся, — быстро сориентировался он и первым делом ласково поцеловал Рин в лоб, придержав её рукой за подбородок, а уже после выскочил из машины. — Я бегом.
— Не сомневаюсь, — проворчала она ему вслед и откинулась на спинку кресла.
В салоне пикапа повисло неловкое молчание. Мы с Рин нечасто оставались наедине: Адам двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю был нашим надёжным связующим звеном. Он всегда знал, что и как сказать, постоянно болтал и не переставая шутил.
Его запросто могла обругать я и привычно обозвать «тупицей» Ямаока, и тогда мы с ней находили какой-никакой общий язык, объединяясь против Каллигена, который обязательно что-нибудь да отколет. Но сдаётся мне, мудрости в нём было достаточно настолько, чтобы хотя бы так раз за разом сводить нас в дружеском диалоге.