— Привет, чикала, — пробормотал он, вручая мне две баночки с краской кремообразной густой консистенции — алого и чёрного цветов. — Поможешь мне?
— Хочешь, чтобы я сделала тебе макияж? — шутливо улыбнулась я. Вик цокнул языком.
— Нанесла раскрас, малышка, — поправил он.
Мы отошли в сторонку и присели в тени на скамейку. Вик сел прямо на землю: рыжие ноговицы с бахромой, повязанные поверх джинс, смешались цветом с пыльной ржавой землей.
Я осторожно открыла крышечки и отложила их в стороны. Перед поездкой Вик объяснил мне, как правильно наносить раскрас — как жена, я должна была делать это для него, особенно в такой важный праздник. Вакан — священное событие.
Зачерпнув немного красной краски указательным и средним пальцами, я провела ровную полосу вдоль его нижней губы, не коснувшись верхней. Чуть оттянула её вниз, обнажив белые зубы и розовую десну.
Нестерпимо захотелось коснуться этих губ своими и смять их, чувствуя горькое дыхание у себя на коже. Взгляд у Вика враз стал мутно-серебряным, когда он посмотрел мне в глаза.
Он знал, о чем я думаю и чего хочу. Всегда знал.
— Ты, я смотрю, испытываешь судьбу, — тихо сказал он, улыбнувшись так, что в уголках губ появились жесткие складки. Я сглотнула.
— Здесь куча народу.
— Это не проблема.
Я окунула пальцы в чёрную краску и повела линию от одного виска до другого, выкрашивая дымчатую линию по глазам.
— Прикрой.
Вик послушно смежил веки. Тихо касаясь их кончиками пальцев, я продолжила наносить раскрас.
Здесь, в густой тени, его лицо было эбеново-смуглым. Каштаново-рыжие волосы, кажется, тоже потемнели и пылали костровыми углями в прядях заплетенной косы. Короткие тёмные ресницы глядели прямыми стрелами. На чуть выдающейся челюсти выступили желваки.
— Погоди ещё, я быстро управлюсь.
Ему не нужна была маска, чтобы я узнавала его настоящего. Столько дней и ночей я изучала это лицо. Жёсткий взгляд и хмурую складку губ. Профиль — чем старше, тем резче он был. В нем проступало что-то от хищной птицы, с каждым днём — всё сильнее.
Охотничий нож и маску он отнёс в дом к Адсиле. Там было спокойно и тихо. Заповедная зона. Запретная территория. Старая резервация. Все старики уже давно умерли, освободив землю. Все молодые поспешили уехать. В Вудсборо никто не любил индейцев, но один из них всё же остался.
Он сложил всё в холщовый мешок и переложил тряпочками. Выбрав место с западной стороны, долго шептал что-то себе под нос, припав к земле ладонями, и наконец выкопал глубокую яму. Совсем как могилу. Аккуратно, словно покойника, спустил в пыль и сухую каменистую почву маску Крика. Его нож. Они побывали в двух мирах. Они видели столько крови и смерти. Я присела у Адсилы на бревно, приваленное к стене дома, закуталась в замшевую куртку.
Мне показалось, что муж мой насилу оторвал маску от себя, словно собственное лицо — и забрасывал землей мешок, накрытый доской.
— Пока мне это не понадобится, — сказал он, и на его челюстях проступили желваки. Где-то на ветке корявой весенней ивы, ещё не зазеленевшейся, прокаркал ворон.
Я посмотрела в его широкую спину, затянутую чёрной футболкой, и про себя повторила почти шёпотом: пока.
— Пойдём со мной.
Он встал и повёл меня в дом, спокойно оглянувшись. Никто на наше исчезновение не обратил внимание. Мы нырнули в прохладный дом, окунулись в темноту.
Вик обвёл взглядом немой коридор. Вслушался. В темноте у него птичьи блестели глаза.
— Ты уверен, что здесь никого нет? — осторожно спросила я, пройдя чуть дальше, но он не ответил. — Вик?
Я обернулась. Вздрогнула.
Вздрогнула — потому что никого не было. Он был здесь — и через мгновение его здесь нет.
Тревожное чувство сжало колотящееся сердце. Я покосилась вбок, когда большая ладонь вдруг накрыла мне шею и пережала её, стиснув в пальцах, обвивших, как паук — добычу.
— Моя малышка, — шепнул он на ухо, так что тело охватил странный трепет.
Не возбуждения.
Каждая мышца привычно горела страхом.
— Знаешь, как потрошить человека правильно?..
Я сглотнула вязкую слюну. Опустив руку ниже, коснулась его бедра и вздрогнула, поняв, что джинсы расстёгнуты. Пальцами тронула пах, пересечённый выступившей веной.
В моих же интересах делать всё, чтобы он понимал: главная жертва принадлежит лишь ему.
— От лобка… — прошелестела я, слушая, как он задышал глубже, овеяв дыханием мою шею. -… делаешь надрез над ним. Ведёшь выше, раскраиваешь брюшину и аккуратно движешься дальше, к грудине.
Пока я говорю, он пережимает меня рукой под грудью так, что я слышу, как щёлкнули рёбра, и выдыхаю — слишком громко, особенно когда он стягивает с меня брюки, раздевает — неторопливо и спокойно, а затем сбивает трусы вбок и туго втискивается. Толкает перевитый тонкими венами член в самую глубину, с силой, едва не выворачивая наизнанку.
— … иначе…
Я никогда бы не забыла этих его слов, потому что с них когда-то всё началось. Я знала, что его заводит мой холодный от пота загривок. Слипшиеся волосы на шее. Дрожащие руки. Трепещущее сердце.
Он вжал меня в стену, так что я до боли уперлась в неё лбом. Приподнял, взяв под бедро, а затем скользнул рукой под колено, задрав мне ногу выше. Я откинулась ему на грудь, задыхаясь от тихих стонов, перемешанных с его хриплым дыханием. Я повернулась к темному круглому зеркалу на стене, и крик задрожал в горле.
Там, так и не сняв своей черно-белой маски, он раскрыл меня. Вколачиваясь и не сбиваясь с темпа, внимательно слушал, что я скажу дальше. Он был полностью одет.
Накрыв выступивший клитор ладонью, он надавил кончиками пальцев, а когда я, выдохнув взахлёб стоном, постаралась отвернуться, прижался щекой к моему виску и заставил смотреть в зеркало, с силой повернув мне голову в нужную сторону.
-… иначе… — я глотнула воздух губами. Бесстрастные впадины чёрных глаз смотрели прямо в мое лицо. Он словно смеялся там, под маской, сросшейся с ним навсегда. — …кишки вываливаются сразу, а это непрофессионально.
Каждый толчок обращался дрожью. Из быстрых они стали глубокими, затем пронзали уже болезненно. Если бы он остановился, остановилось бы и мое сердце. Притираясь лбом к его подбородку и щеке, я ластилась и не смела молить словами, но молила ласками.
Он отвёл мне ногу дальше, в сторону, и с хлопком плоти и плоть, влажную и потную, вошёл снова — почти до конца, так, что стало больно.
Вышел полностью.
С насмешкой во взгляде и мрачным одобрением он посмотрел на нас в отражении, примерился. Девушка с тёмными всклокоченными волосами
это разве я?
в отражении извивалась, почти соскакивая с члена, но тот словно врос в неё, стал с ней одним целым.
— О-ох…
Под мой низкий гортанный выдох Вик сделал несколько резких проникающих движений, обжёгших изнутри: бёдра сжало судорогой такой острой, что в глазах стало мутно, а во рту — очень сухо.
— Вик… — громко проскулила я.
В один миг его большая ладонь накрыла мой рот. Дыша как загнанная, я дёрнула головой и умудрилась впиться ему в ребро ладони зубами, сжимая челюсти насколько могла крепко. И в тот момент, содрогнувшись и низко выдохнув мне в плечо, Вик пульсирующими толчками кончил, не чувствуя боли — хотя я чувствовала жимолостный привкус крови во рту. Я отпустила его руку и изогнулась так, что горло стало дугой, подбородок посмотрел в потолок, а груди, высвобожденные Виком из-под топа и белья, поднялись и плавно качнулись. Прошла ещё минута, как он давил на меня изнутри в собственной сперме и моей смазке, и меня заколотил оргазм, вышибающий из черепа каждую мысль кроме
О Боже Боже Боже не останавливайся умоляю не выходи!!!
Затем мир стал внезапно тихим. Таким, что тишина эта гулко отдавалась в ушах вместе с тоненьким писком.
Всё ещё лёжа затылком у Вика на ключице, я посмотрела ему в лицо.