Прежде чем прирезать ту бедную девочку, Кейси, кажется, неужели он её изнасиловал? Я боюсь и думать об этом. Сквозь стиснутые зубы жалобно хнычу. Я готова буквально на всё, — это понимаю прямо здесь и сейчас — лишь бы меня отпустили и пощадили. Поэтому из горла вырывается почти хрип:
— Пожалуйста.
Моё пожалуйста звучит, наверное, очень жалко. Он словно в усмешке наклоняет голову сначала на один бок, затем на другой. Смотрит на меня всё так же пристально, а затем поддевает кончиком лезвия бретельку чёртовой майки. Ненавижу майки на бретельках, кстати, почему тогда мой гардероб здесь забит этим дерьмом?!
Я не успеваю ни вздохнуть, ни предпринять что угодно — нож легко срезает бретельку и движется по ткани ниже. Я ожидаю удара в любой момент. Вспоминаю, что нужно напрячь мышцы, это должно снизить опасность удара и сохранить внутренние органы, хотя вряд ли мне это поможет. Он чувствует, как напряглось моё тело, и вдруг низко усмехается, словно понимает, зачем я это делаю. Указательный палец левой руки, держащей нож, покачивается перед моим носом, и вдруг меня бьёт током. Он левша. Мозг откладывает в копилку, хотя я знаю — бесполезно. Я всё равно скоро буду мертва.
Нож застревает в ткани на груди, царапает кожу и разрезает майку вместе со спортивным топом под ней. Мне становится страшно, когда лезвие кончиком ведёт по коже и оставляет болезненную алую полосу, из которой проступает кровь.
Чувствую, как между грудей медленно движется щекочущая капля, но мне не хочется ни дёрнуться, ни вздрогнуть: я боюсь даже вздохнуть под этим взглядом. Нож ведёт на живот, и он непроизвольно дёргается. Проваливается в чашечку пупка, больно ранит. Но движется дальше. Ниже.
Юбка расползается под напористым, резким рывком вбок, и я вскрикиваю, сжимаюсь, начинаю крупно дрожать.
— Прошу… — мольбы точно не помогут, но я унижаюсь, потому что хочу жить. — Я сделаю всё, что скажете. Только н-н… отпустите…
Он резко поднял голову, вгляделся мне в лицо — не на тело. Ещё один короткий, точный взмах срезает бок у трусов. И вдруг он произносит точно мне в ухо, прижимаясь щекой маски к моей щеке:
— Знаешь, как потрошить человека правильно?..
Я бы хотела быть крутой. Хотела бы плюнуть в морду этому мерзавцу или презрительно бросить: не интересовалась, но вместо того слабо качаю головой, отчего он вдруг льнёт лбом к моему виску плотнее. Я чувствую, как напрягается, тяжелеет и крепнет его тело, и по спине ползёт липкий страх.
— От лобка… — он почти мурлычет мне в шею, медленно прижимается всем телом. — Делаешь надрез над ним. Ведёшь выше, раскраиваешь брюшину и аккуратно движешься дальше, к грудине, иначе кишки вываливаются сразу, а это непрофессионально, – в конце слышу сухой смешок, от которого хуже, чем от крика или удара.
Лезвие упирается кончиком мне в лобок, и я понимаю, что по лицу текут слёзы только потому, что щёки мокрые и пряди липнут к ним.
— Не надо…
Клинок надаваливает. Я боюсь, что ещё движение — и он вонзится. Ноги слабеют, я валюсь, повисаю в руках убийцы, потому что моих сил больше нет. Хочется кричать «хватит», но он точно не услышит и не остановится.
Его рука делает быстрое, едва уловимое движение. Нож прокручивается так, что я вижу серебряную молнию. А затем он всаживает его мне между ног — в ткань белья. Короткий вой мне незнаком, таких звуков я никогда не слышала — отчаянных, болезненных, хотя издала его я… Хриплый смешок мне в ухо. И я понимаю, запоздало, но понимаю, что в трусы упирается только жёсткая рукоять. Само же лезвие легло вдоль его запястья обратным хватом.
Дальше я ничего не помню. Валюсь кулем, и мне всё равно, кто меня подхватит. Всё равно, убьют или нет. Он разжал ладонь и теперь стоит надо мной: я только вижу тяжёлые армейские ботинки, и дальше — пустота. Я упала на ковёр и выблевала нехитрый ужин, съеденный за просмотром телевизора… Живот скрутило снова и снова, пока не осталась одна желчь. А когда я подняла голову, разрывающуюся от боли, обнаружила, что в комнате пусто. Я одна.
====== На месте добычи ======
Комментарий к На месте добычи Nick Cave & The Bad Seeds – Red Right Hand (музыка)
— Замки не вскрыты. Это не выглядит как проникновение со взломом. Вы уверены, что точно закрывали двери?
Я с ненавистью посмотрела на темнокожего офицера, вскинувшего брови мне в ответ. Стоит, рассуждает. Я резко отвернулась и фыркнула. Посмотрела бы на него, если бы ножом угрожали ему.
— Я уже десять раз сказала. Да. Я всё проверила.
Мама с тихим вздохом начала массировать виски, сидя в кресле. Хелен притихла рядом с ней, угрюмо сжимая в руке телефон.
— Я не вижу поводов для сильного беспокойства… — офицер явно пытался подобрать слова. — Не думаю, что напавший на вашу дочь, миссис Клайд, был тем самым маньяком, который устроил… который побывал в доме Коксов. Не хочу вас пугать, но если бы это был он, Лесси…
— Лесли, — стальным тоном поправила я. Да он форменный идиот. Неспособен даже имя потерпевшей запомнить.
— … могла бы закончить совсем иначе. Понимаете, о чём я говорю?
Мама терпеливо сжала челюсти. Пальцы у неё строго барабанили по подлокотнику. Посмотрела на меня. Затем — на офицера, и процедила:
— Офицер Мейсон. Если вы полагаете, что мне должно быть легче оттого, что какой-то ублюдок ворвался в мой дом с ножом и лишь слегка порезал дочь, при этом сняв с неё одежду… вы ошибаетесь. Он мог сделать что угодно, и никто бы его не остановил.
— Тогда почему он ушёл? — мягко спросил полицейский, и я задалась тем же, задумчиво опустила взгляд в пол и стянула воротник халата на груди.
Хороший вопрос.
— Он звонил мне, — я поморщилась вдруг. — На телефоне было знакомое имя, и я ответила.
— С чьего телефона поступил звонок? — офицер нахмурился, и я молча протянула ему смартфон. В следующую секунду его глаза расширились и стали круглыми, как монетки.
В комнате обстановка стала заметно напряжённее. Второй офицер вопросительно повернулся к Мейсону, но тот лишь хмуро сказал:
— Мы пока изымаем ваш телефон как улику.
— Но… — эй, погодите, а он вообще видел, сколько эта штука стоит? — Я тут при чём?! И как прикажете… у меня там все контакты!
— Мы проверим его и завезём наутро в старшую школу. Всё равно туда поедем. А хочешь… — он кашлянул. — Хотите — вернём через Энтони.
И второй вдруг подмигнул мне, отчего глаза медленно полезли на лоб в немом удивлении.
— Хорошо, — протянула, а сама уже подумала, что маньяк на фоне полицейских кажется не таким странным, а очень даже логичным. Хотя… почему он меня не убил?
На секунду стало смешно. Податься за ним, что ли, с криками «ну так доверши начатое!» — и я не про то, что он устроил.
Но как он проник в дом? Вот что волновало по-настоящему. Я точно была уверена, что крепко заперла все двери. Проверяла специально, когда мать и сестра уехали. Я проводила их машину взглядом — удаляющийся по пустынной дороге синий семейный автомобиль, и тревожно подумала, что находиться одной в большом чужом доме опасно.
Полицейские уже ушли. Смартфон действительно забрали, как и порезанные вещи. От событий сегодняшнего вечера остались лишь неприятные воспоминания и неглубокий змеящийся порез от ключиц и до лобка.
Пока что мама обошлась без допроса, что даже странно: это не в её характере. После того, как офицеры вышли за дверь, я молча пошла в свою комнату, чтобы в смежной с Хелен ванной спокойно полежать в пене и подумать. Но выяснилось, что ванны не было — только душевая с большой лейкой. Так что сейчас я стояла под душем, чувствуя, как обжигающе стекают по телу струи воды. Постепенно становилось легче, мозг словно очищался. Прикрыв глаза, хорошенько умыла лицо и подставила его под поток: вода упруго залила нос, рот и глаза.