– У тебя давление низкое, – заключает Чанель и хмурится, – Нужно или кофе, или алкоголь, или…
– Что-то покрепче, – вздергивает бровь Бэкхен, одним взглядом всё решив.
Брюнет густо краснеет, когда его цепляют за пояс и расчерчивают пальцами линию между джинсами и футболкой.
– Будешь гонять мою кровь? – спрашивает Бэкхен игриво, не нуждаясь в очевидном в ответе.
– Понимаешь, – уже шепчет Чанель на подушке, адресат его слов стоит где-то в темноте в углу, – он такой, какие не у всех, не у многих, а у богом помеченных везунчиках всей их жизни. Разве я такой?
Чанель всех прочих, которые были, как-то пропускал, ставя поверх табличку с Бэкхеновским произнесенным «люблю», и всё было решено.
Но не тогда, когда появился он.
Не тогда, когда чужое имя стало скользить между их фигурами слишком часто.
Не тогда, когда оно там начало обосновываться.
Ким Чондэ появляется, очевидно, из тоже какого-то пространства, потому что Чанель толком пропускает момент их встречи. В него лишь врезаются голые факты их дружбы, которая слишком быстро начинает тереться о рамки.
Что как и когда.
Почему зачем и насколько.
Сначала у Бэкхена хватает приличия ответить на расположение и желание познакомиться, соединить близкие точки, затем – времени для общения, практически сразу принесшего плоды, потом – собственного интереса к Чондэ.
Кто это, с чем едят, а можно.
Ким Чондэ, приехавший из Китая, но кореец, то есть китайского происхождения.
– Такого же качества, – фыркает как-то в сердцах Чанель, за что получает спокойное, но твердое «Не надо так». Удивленный взгляд и вопрос в нем остается открытым, а брюнет давится смыслом «это нечто вроде еще одного признания, разве не видишь?».
На Бэкхена какие-то нотки ревности раньше действовали шутливо, принимались положительно – но не сейчас.
О Чондэ говорить он начинает серьезно. И воспринимать иначе.
«Какого черта я не могу пренебречь осторожностью с кислотой?»
«Почему я чувствую, что уже не могу говорить в открытую, что мне это не нравится?»
«А мне это не нравится».
«Эй, Бэкхен, замолчи о том, как с ним здорово на философии».
Заводится какой-то механизм мелькания.
Куда бы Бэкхен ни пошёл в свободное время, подворачивается Чондэ со свободным часом и интересным делом, о чём бы он ни вспомнил, ни сказал, это вскоре следует ждать и у Чондэ во фразах, и это правда случайности, какой бы не был разговор о «необъяснимо, но факт», он заводит Бэкхена к Чондэ – про них и с ними всегда найдется какая-нибудь уникальная история.
Что Чанель так бессовестно пропустил?
– Мы с ним как-то моментально совпали, – строча новому другу смс, сказал Бэкхен абсолютно нормально, – и я с каждым разом поражаюсь этому.
И там действительно всё. Общая музыка, схожести литературы, ностальгия одних вещей, заученные кинокартины – у Чанеля и половины всего того не было. Не во вкусах и цвете фломастеров они с Бэкхеном сошлись. И он, как ни хотел, не мог не мог не мог НЕ МОГ ничего с этим сделать.
Чондэ такое активное бодрое солнце им вместо ламп на все случаи, это видно и чувствуешь сразу. Тоже из таких, которые могут забрать, а ты и отдашь, и останешься счастлив. От него исходили краски, брызги, а Бэкхену такое нужно, он питается за счет других. Чанель… скуден в меню. Он знает. Но он ничего не мог.
Его трясет, но теперь – от вида.
Как Чондэ приходит, берет Бэкхена за руку и уходит.
В душе ощущения запредельного детства, когда круглыми глазами смотришь вслед маме, уходящей из группы, оставляющей тебя до вечера. И всё равно по глупости думаешь: «а вдруг она навсегда?..»
Чанель не отмелся в сторону, но подвинулся. И не сказать, что охотно. В Бэкхене зажглось больше огней, а Ким Чондэ стал его перотехникой.
Просто у них всё в другую сторону, но намного больше.
Всё чаще за Бэкхеном замечать стал долгие разговоры по телефону, деление времени на «провести время вместе как-нибудь где-нибудь» и «занят» и деление «занят» на подготовку к зачетам и Ким Чондэ.
Чанель, в отличие от предыдущего катарсиса, прекрасно знает, что паранойя его начинается.
«Почему мне вполне нормальное совсем ненормально» – надрывно и по нарастающей звучит в его голове, когда он дрожащим голосом просит Бэкхена в один из их выходных:
– Скажи, что мы – это по-прежнему мы.
Парень к нему поворачивается с бока на спину и смотрит из-под опущенных век:
– Я слышу в твоем голосе беспокойство, которое не должно существовать. – Отвечает он и кладет руку Чанеля себе на живот, – перестань эти глупости.
Да, наверное, Чанель слишком примитивен и низок, раз его дергает такие моменты как: