Старжевский внимательно смотрел на своего холопа и, казалось, хотел проникнуть в его мысли.
Времена менялись. Шляхта беднела, разоряла своих крепостных и в результате беднела ещё больше и разорялась сама. В былые времена можно было бы просто отобрать всё у этого Блина, договориться с полицией, объявить его вором, да ещё и дать батогов. Да только теперь такие как Блин были на вес золота в буквальном смысле слова. За выкуп на волю пан мог взять втрое больше, чем за простую продажу холопов. Шляхта беднела и платить такие деньги уже не хотела — соседи и сами готовы были уступить своих холопов вдвое дешевле Старжевскому, чем он хотел выручить от продажи. А если отобрать деньги у Блина, тогда точно никто не станет выкупаться. Да ещё и не все найдешь — спрятал, небось, хитрый холоп. Так что лучше было дать вольную. Так Старжевский и решил поступить. Но вот вопрос о неожиданном богатстве Блинов занимал его очень сильно. Выходило так, что Блин — тайно от всех и непонятно каким образом — скопил большие деньги.
— Ну, так где гроши–то возьмёшь? Да и эти где взял, что есть, — не украл ли часом? Не ты ли хату Микулича спалил да деньгами его разжился? — повторил свой вопрос Старжевский. В его голосе послышалась угроза.
— Как можно? Нет, не я. Я в Ректе был. Я дома был, когда ночью пожар в Малой Зимнице занялся. А когда я наутро приехал, всё уже сгорело. Скопил я, десять лет копил — голодал, но копил. Это всё моя Г анна, — лепетал полумёртвый от страха Василь, уже готовый отказаться от своих мыслей о выкупе на свободу, лишь бы Старжевский оставил его в покое.
Ганна удивлённо взглянула на мужа, не понимая, куда тот клонит, упоминая её имя.
Василь, а вслед за ним и жена упали на колени и принялись умолять поверить им, что все деньги заработаны десятилетием напряжённого труда.
«Пожалуй, что не врут холопы», — подумал Старжевский. Как и предрекал Крюк, Старжевский послал людей разгребать пожарище в Малой Зимнице на следующий день после того, как в деревне побывал Василь Блин. Никому не доверяя, пан самолично следил за раскопками. К его огромной радости, удалось откопать под углями два жбана с золотыми и серебряными монетами, а это была треть той суммы, которую Старжевский запросил с Микулича за вольную для него и его семьи.
— Так откуда гроши у тебя завелись? Слышал я, что и серебро есть, и даже золота немного? — продолжал расспрашивать Старжевский.
— Это всё жёнка — Ганна. Её кто только не кличет бабой, если где роженица на сносях. И холопы, и мещане, и купцы в Пропойске. Даже у одного пана была…
— Помню я — сам ему советовал. Так ведь и у меня была. Но разве с того такие гроши заработаешь? — засомневался Старжевский. — Я, помнится, только пару золотых дал, да кабанчика в придачу. Холопы да мещане и столько не дадут. Да и купцы не разгонятся.
— По–разному бывает, — заверила Ганна, наконец сообразившая, куда клонит её муж. — А купцы так и вовсе одаривают. Один целый жбан серебра дал, да мы боялись кому сказать, чтобы не украли.
— Так ты хочешь сказать, что я тебе за то, что ты бабой была, мало дал? — прищурился Старжевский.
— Как же можно так и думать–то? Вы наш отец родной. Мы и так ваши. Купцы- то, да и мещане — чужие нам люди. И мы им чужие, вот и дают кто чего. А для вас мы и так всё должны делать. Да и где это было видано, чтобы пан своим же холопам целого кабана, да ещё и грошей дал?! Мы и так благодарны! — продолжала уверять Ганна.
— Хитрая ты баба! — строго сказал Старжевский и, глядя сверху вниз на всё ещё стоявших на коленях Василя и Ганну, спросил: — Так говоришь, много где и у кого бабой была? Оттого и гроши?
— Оттого! Ей — Богу, оттого! Ну и родило у нас на поле всё, с Божьей помощью, хорошо. Василь немало жита и овса продал. Да и в долг бобылям давали. Известное дело — не без выгоды.
Это была неправда — Блины вообще не любили ничем делиться с более бедными односельчанами, чтобы не рисковать, а если что и давали, то без процентов, но теперь нужно было врать, чтобы как–то пояснить происхождение денег.
Услыхав про «выгоду», Старжевский презрительно ухмыльнулся и заметил:
— Я всегда говорил — дай вам волю, так холоп с холопа ещё больше сдерёт, чем взял бы самый жадный пан!
— Ваша правда! — охотно подтвердил Василь, подумав, что такого жестокого и беспощадного человека, каким был Старжевский при взыскании долгов, ещё нужно было поискать.
— А бабой везде была, — продолжала пояснять Г анна. — И в Ректе, и в Малой Зимнице, и в Большой Зимнице, и в Журавичах, и в Довске, и в Кульшичах, и в Ржавке. И в самом Пропойске меня все знают. И у панов, и у купцов была. Разве что у самого чёрта только не была!