— Ингер-Юханна! Последи, чтобы отец надел воскресный парик! — крикнула она на ходу и побежала на кухню.
Вскоре печь в гостиной до отказа набили дровами. Весной ее прочистили, заново покрыли черной краской и с тех пор еще ни разу не топили. Печка так отчаянно задымила, что, несмотря на семнадцатиградусный мороз, пришлось открыть все окна и двери.
Работник капитана, долговязый Ула, как его все звали, не знал, за что взяться: то ли таскать на кухню дрова — охапки длинных промерзлых поленьев, — то ли чистить снегом старый мундир капитана, чтобы, не дай бог, гости не подумали, будто он принарядился к их приезду.
Быстро убрали комнату для гостей, постелили две постели и так раскалили маленькую печку, что загудело в трубе и даже мухи проснулись от жары и зажужжали под потолком, а панель вокруг кирпичной стены за печкой потемнела и запахла краской. Йёргену смочили водой волосы и тщательно его причесали, а девочки надели чистые передники, чтобы потом спуститься в гостиную поздороваться с гостями, и тут же сели готовить бумажные ленты для зажигания трубок.
Дотемна дети и взрослые не отходили от окон первого и второго этажа и не сводили глаз с дороги, а долговязый Ула, нахлобучив вязаную шапку с кисточкой, усердно расчищал от снега въезд в ворота и площадку у крыльца.
Когда стемнело, дети стали с замиранием сердца прислушиваться к малейшему шороху, доносившемуся с дороги. Все их мысли были обращены к далекому чужому миру, из которого так редко к ним кто-нибудь приезжал, но о котором они постоянно слышали такие заманчивые и увлекательные рассказы.
Звон бубенцов!
Ах нет, это Тинке только послышалось!
Ну конечно, послышалось! Но не успели дети успокоиться, как Ингер-Юханна, стоявшая у темного окна, которое она чуть приоткрыла, вдруг закричала:
— Да вот же они!
И в самом деле! Как только лошадь начала медленно подыматься на холм Гилье, все явственно услышали позвякивание бубенчиков.
Открыли парадную дверь, и долговязый Ула стал на ступеньки крыльца, держа в руках фонарь с огрызком сальной свечи. Он приготовился встречать гостей.
Еще несколько минут нетерпеливого ожидания, и бубенцы вдруг зазвенели совершенно отчетливо на дороге за дровяным сараем. Стало слышно, как на утоптанном снегу скрипят полозья саней.
Капитан вынес в прихожую канделябр со свечами. Пол там был свежевыскоблен и устлан ветками можжевельника. Затем капитан вышел на крыльцо, а дети высунули головы из кухонной двери, с трудом удерживая Догоняя, который выл и рвался наружу.
— Добрый вечер, Рённов. Добрый вечер, господин лейтенант. Добро пожаловать в Гилье! — сказал капитан громким, бодрым голосом, как только сани, въехав во двор, остановились у крыльца. — Хорош у вас выезд, слов нет, хорош!
— Ну и холод, Петер! Собачий холод! — сказал в ответ высокий человек в дохе. Он бросил поводья, вылез из саней и несколько одеревенелой походкой направился к крыльцу. А тем временем лошадь, вся заиндевевшая, энергично отряхивалась, и от этого громко звякали бубенцы.
— Мы промерзли насквозь, превратились в сосульки. А эта проклятая кляча еле плелась… Таксу или крысу запрягли нам в сани, а не лошадь, и это по таким-то сугробам. Здравствуй, Петер! Я так рад, что довелось тебя навестить. Ну, как вы здесь все поживаете? — закончил он, уже поднявшись на крыльцо и пожимая руку капитану. — Лейтенант, не забудьте саквояж с бутылками.
В прихожей с них стянули шубы и сапоги. Они расплатились с кучером, а долговязый Ула внес тем временем чемодан в комнату для гостей. Тут капитан Рённов, до которого донесся запах королевского куренья, вдруг вспомнил, повинуясь инстинкту истинного кавалера, что в доме есть хозяйка, — он совсем забыл об этом, радуясь встрече с другом юности. Высокий, представительный, он остановился у двери, поправляя галстук.
— Как я выгляжу, Петер? Прилично мне предстать в таком виде перед твоей супругой? — спросил он и рукой пригладил свои черные вьющиеся волосы.
— Ну конечно, ты просто великолепен… Чертовски статный парень. Верно, лейтенант? Прошу вас, господа… Капитан Рённов и лейтенант Мейн, мать, — сказал он, распахивая дверь.
Хозяйка дома встала из-за стола. Теперь у нее в руках было изящное белое вязанье. Она приветствовала капитана Рённова так сердечно, как только ей позволяли ее чопорные манеры, а здороваясь с лейтенантом, бросила на него испытующий взгляд.
— Мы выражали свое почтение не просто хозяйке дома, а сестре губернатора, — объяснил потом Рённов лейтенанту. — Она из старинной знатной семьи.
Фру Йегер почти тут же удалилась — пошла «собрать на скорую руку хоть что-нибудь на ужин».