Отпусти меня домой..."
- Ну, здравствуй, добрый молодец, - голос певуньи казался одновременно звонким и тихим, как говорок ручья.
- Здравствуйте, - у Вилля почему-то язык не повернулся "тыкнуть" незнакомке, хотя внешне она выглядела младше его самого - лет на пятнадцать. Тем более, не смог даже в шутку назвать "красной девицей" нечисть с мраморной кожей и жемчужного цвета волосами. Вообще она походила на луну: такая же молочно-белая, нежная и мудрая. Только глаза чернели холодными колодцами без дна и света.
- Не ходи больше в дом, не испытывай себя. Ночью, при полной луне он становится ещё злее и коварнее обычного... Но и моя сила крепнет.
- Это вы меня оттуда позвали?
- Да, - кивнула нечисть. - Дом будит страхи и сомнения, даже если они глубоко в сердце запрятаны. Другие-то сразу от борьбы отказывались, а ты упрямый. Так золота хочешь?
- Мне не нужно золото, я жалованье получаю. На жизнь вполне хватает.
- Зачем тогда пришёл? - водяная подошла почти вплотную, парень невольно отступил. После встречи с Наринэ он решил держать ухо востро с незнакомой нечистью. Впрочем, на шельму эта девушка не походила, равно как и на русалку.
- За компанию с друзьями пришёл, - ответил Вилль. - А теперь хочу разобраться, что же случилось с купцом Лапой.
- А зачем тебе?
- Просто интересно.
- Мириада говорила, что ты любопытный, - усмехнулась нечисть.
- Так вы Мириаду знаете?! - Вилль обрадовался и сразу успокоился, зная, что друзьям знакомой водяницы можно доверять.
- В половодье моё озеро с Истринкой протокой сливается, вот я с вашими и общаюсь. Русалки мне многое про тебя нажурчали, Арвиэль.
- А-а! - спохватившись, парень подал руку девушке, и та, по-прежнему загадочно усмехаясь, вышла к нему на бережок. - Простите, но вы не похожи на русалку.
- Я - омутница. Вон там живу, - нечисть показала на затон под шатром плакучих ив. - Только имени не спрашивай.
- Я любопытный, но в меру, - разулыбался Вилль, спровоцировав уже настоящий смех. - А вы знаете, что здесь произошло?
- Конечно. Я в этом озере давно живу и про всё ведаю, - придерживаясь за руку аватара, омутница степенно опустилась в траву, оправила подол сарафана. Отчего-то забавным не казалось, что эта "девочка" ведёт себя и говорит как зрелая мудрая женщина, а на Вилля смотрит как на любопытного ребёнка, хотя ростиком ему едва ли по плечо: - И тебе скажу, ложись-ка рядышком... Да что ж ты падаешь ровно дубок подрубленный - аж волна от берега пошла да кротовины осыпались. Сказки ведь тоже любят, когда их сказывают правильно и слушают умеючи. Ложись, чтобы мягко было, голову мне на колени клади... вот так. А теперь слушай...
Волчонок зажмурился под нежной прохладной рукой и навострил ушки.
Князь на деву осерчал,
Князь на деву осерчал,
Замахнулся волчьей плёткой, (3)
Да ударил от плеча...
***
Более века тому назад жил на озере Клин молодой парень. Откуда пришёл, почему один остался - никому не ведомо, а кто ведал, те давно в земле спят. Осел он здесь, избу позёмную поставил, стал по дереву работать, чашки, плошки, кринки вырезать. Сперва окрестные поселяне охотно брали товар, да потом перестали: вся утварь была точно словом недобрым заговорена. Возьмётся кто щи хлебать - непременно губу или язык занозит, да так, что без знахаря и не вытащить; понесут пиалу ко рту - она возьмёт да треснет, едока кипятком обварит; нальют в кринку молока, а оно уже скисло, лучина догореть не успела. Стали парня гнать отовсюду как бесноватого. Может, и впрямь рука у него была дурная, может, тогда уже бес его к себе заприметил и нарочно посуду портил - никому не ведомо, а кто ведал, те давно в земле спят. Совсем обнищал парень, запечалился. Перебивался с рыбы на воду, единственную рубаху чинил-перелатывал, и в один день так ему белый свет опротивел, что поклялся он бесям душу продать, лишь бы богатеем стать да в уважаемые люди выбиться. А как клятва отзвучала - грянул гром, зарницею откликнулся.
И вот, в ночь на Свитлицу слышит парень, будто в дверь стучит кто-то. Удивился он, гостей-то давненько не было. Однако ж, дверь отпер. Отпер и дар слова потерял: стоит перед ним человек-не человек, зверь-не зверь. Росту человеческого и платье на нём барское, а вместо лица - морда козлиная, рогатая да бородатая, а из-под полы копыта выглядывают.
- Ты, что ль, - блеет, - меня вызывал, на нищету-лихо жалился?
Осмелел парень, всё равно терять нечего, коли бес уже на пороге стоит.
- Я, - отвечает, - проходи, гость жданый, избу мне не студи. Попотчевал бы тебя как положено, да, звиняй, нечем. Последнюю корку крыса давеча утащила, а той я сам нынче отобедал.
Смеётся бес, в избу проходя да к столу пустому присаживаясь:
- Ладно говоришь, ладно и дела твои пойдут!
Хлопнул в ладоши, и появился на столе свиток из кожи человеческой с письменами алыми.
- Вот, - говорит, - наш с тобой уговор. Богатство само к твоим рукам липнуть будет. За что ни возьмёшься, всё твоим станет, только уж не упусти, коль поймал. И пробудет с тобою удача золотая ровно тридцать лет от сего дня. Но не обессудь: задаром я ничего никому не даю. По истечении срока придут к тебе все, чьи жизни ты забрал, и, в свою очередь, ту же расплату с тебя возьмут. Согласен ли на такое условие?"
- Согласен! - обрадовался парень такой удаче. Отродясь никому он горя не причинял, и душегубство ему претило. "И через тридцать лет некому за мной прийти будет", - подумал парень и кровью своё имя на бесовском пергаменте написал. В тот же миг вспыхнул договор точно маслом облитый. Испугался парень, заслонил лицо, а когда отнял руки - нечистого уж и след простыл.
А поутру, едва рассвело, постучались к нему трое незнакомцев в собольих купеческих шапках.
- Мы, - говорят, - мимо в Стрелецк на ярмарку ехали, да услыхали, будто живёт на озере Клин мастер по дереву, посуду знатную режет, узорчатую, хитрую, но с червоточинкой. Ну, да мы в дурной глаз не верим, а для острастки попросим жреца её водицей святой окропить. Покажи-ка товар!
Показал парень свои чашки-плошки, да и продал всё разом. Месяца не прошло, возвращаются купцы, на сей раз с заказом:
- Брехали селяне, - говорят, - нету никакого сглаза на посуде твоей. Горожане хвалят не нахвалятся, то-то и то-то привезти просят. Сможешь?
Парень всё мог, как нечистый и предсказывал.
Со временем перестал он по дереву резать, ученикам науку передал, а сам торговым делом занялся, да так лихо! Дивились люди: за что ни возьмётся купец, всё у него спорится, и монеты рекой золотою будто сами в руки плывут. Прозвали его за глаза Золотая Лапа. Появились дружки у него, стали по кабакам да игорным избам звать, да только помнил Лапа наставления нечистого, не стал нажитое на сторону спускать. Отстроил себе избу знатную, батраков нанял, слуг, уважаемым господином прослыл. Не жалел он людишек денежкой, однако ж бесовское условие хорошо помнил: даже батраков у себя на хуторе за провинности не порол, а монеткой наказывал.
- Две трети срока вышло, и никто по вине моей не умер, - думал Лапа, на сундук с золотом глядя, - ещё треть как-нибудь продержусь, а там и без бесовской удачи с голоду не помру.