«Хреновато-то как с воспитательным процессом. С этакими залипухами мне только Оловянных Солдатиков дрессировать. Им то все эти ужасы побоку, поскольку они изначально Стойкие.»
Поплохело аж до темноты в глазах. Стыд перед бабой с детёнышем так придавил, что даже развернуться к Гретте сил не нашёл. Так и сидел этаким романтическим героем заслонившим своих женщин от Мирового Зла широкой бронированной спиной. Странно, но сейчас эти двое казались мне ближе отца с матерью. Возможно из-за вины перед ними, а может из-за чего-то куда более важного.
«Родители отодвинулись довольно давно и лет этак с двенадцати превратились в друзей-родаков и не столько по жизни вели, сколько подвизались на роли снабженцев-кормильцев-советчиков. Смешно, но мы всей семьёй чрезвычайно гордились моей самостоятельностью. Оно и понятно, жить-то в России становится всё лучше и веселей.»
В спину шибануло такой смесью тоски и страха, что все гениальны мысли из башки вымело как метлой. Зверь вздыбился в поисках невидимого врага посмевшего посягнуть на самок альфа-вожака. Мелькнуло растерянное лицо Гретты. Но не перед глазами. Где? Как? А хрен его знает. Наверно так же как дымка ужаса вокруг Милки. Потом разберусь, когда нервы не будут искрить от творящихся вокруг кровавых сложностей, а сейчас… Сейчас я крепко обхватил скорчившуюся малышку и… на полном серьёзе попытался спрятал её и от Мирового Зла, и от всего на свете.
К Богине в… совершеннолетие, возраст замужества, девственность и прочие хитровыгнутые сложности… Ко мне растерянно прижимался жестоко обиженный перепуганный и почти до безумия измученный ребенок… Все, казалось бы намертво вбитые правила и условности местного существования, мгновенно выветрились из ее маленькой головки… Это там и потом, на родном хуторе среди своих и за высоким частоколом я сразу же стану страшным и ужасным. Здесь и сейчас для моей девочки я оказался тем, кто не бросил, кто отобрал у злых и жестоких.
Я ласково погладил Милку по хрупкой спинке и почувствовал как вздрагивая от неслышного плача девчушка пытается поглубже забиться мне под расстегнутую куртку. Рубашка, давно промокшая от слез, прилипла к телу, в ноздрях завязла вонь давно не мытого тела, пота, высохшей прямо на теле мочи и запёкшейся крови перемешанной со слезами. Подумалось, что это и есть истинный запах беды. Очень похожий на запах гибели.
Когда Милкины слёзы пошли на убыль и я осторожно попытался устроиться поудобнее, но так и сдвинулся побоявшись растревожить тут же насторожившегося ребёнка. Сзади шевельнулась возвращаясь в себя Гретта. Без валерьяны и валидола, просто потому, что нужна. Потому, что такая здесь жизнь. Мужчина прикрыл, защитил, отбил. Если уж совсем плохо, то отомстил.
А дальше женщина. Без неё никак. Успокоит, согреет, накормит. Говоря по простому — вернёт к жизни. Если совсем не повезло — утешит, вернёт надежду и веру. Потому что женщина.
Она же отстирает заскорузлое от крови и грязи бельё. Пригасит боль, вымоет избитое тело. Да просто приготовит пожрать. Потому что женщина.
Потому что без нее мужику никак. Только она может подарить детей, сотворить уют в доме и только она знает когда наикрутейшего мужика необходимо пинками согнать с дивана.
«Здорово же меня придавило да шандарахнуло, коль потянуло на столь высокую философию. Пафосно, конечно, и даже вполне возможно, что не полный бред. Но в повседневной жизни хотелось бы чего-нибудь попроще. Не по столь высоким и высоконравственным критериям. Предпочёл бы ограничиться смазливым личиком, красивой фигуркой и грудью под мой вкус. Ну и чтоб жрать вкусно гото…»
— Постарайся Милке хоть пару глотков влить, — Гретта почти насильно оторвала мою ладонь от дочкиной тушки и впихнула в неё широкую глиняную плошку с темной густой жидкостью. Ноздри защекотал пряный и терпкий запах специй, потянуло сладким тягучим теплом. Успевшая задремать Мила жалобно захныкала, но смоченные в вине губы облизала хоть и с закрытыми глазами, но вполне активно. Мы так и приговорили на двоих довольно глубокую чашку. Она чуть-чуть, я глоток. Она глоток, я гло… вкусняшка, однако. Хотя винишко дрянь, кислятина. Купаж, это ежели по умному, а по простому, так сбодяжили всё дерьмо в одну бочку. Надо потом получше выморщить. Пока вылизывал спрятавшиеся на дне самые сладкие капли, девчонка уснула и, похоже, крепко. По крайней мере, больше не вздрагивала и не стонала. Даже когда сообразительная мама осторожно отогнув тоненькие пальчики помогла мне высвободиться и уложить малышку в свитое из больших толстых одеял уютное гнёздышко. Та лишь слегка ворохнулась пытаясь устроиться поудобнее, но сил оказалось маловато. Так и засопела смешно двигая носиком.