Максим Кабир
Хуже, чем смерть
Граф явился к театру со стороны гавани Уитсби. Чёрная тень, окутанная лондонским туманом. Длинный плащ, поднятый воротник, цилиндр. Он хорошо питался в пути, но эта девчонка с корзиной фиалок разбудила в нём голод. Ледяной взгляд пронзил цветочницу, через мгновение её пронзили острые клыки.
— Ты опять смотришь этот ужас? — презрительно сказала мать, заглядывая в комнату Димы Замахина. — Хотя бы изредка выключал компьютер. Знаешь, сколько я плачу за электроэнергию?
— Сейчас выключу, — пробормотал мальчик.
— Выключит он, как же! Был бы жив отец, он бы не позволил тебе деградировать возле монитора.
Дима тряхнул головой, словно отгоняя невидимую муху.
— Ладно, я на работу. Ужин в духовке. И я тебя прошу, не до утра!
Дима подумал, что, возможно, больше не увидит мать. Что сказанное им сейчас слово будет последним, которое она от него услышит. Если, конечно, всё пройдёт, как он задумал. Если...
Хлопнула дверь — мать отправилась на ночную смену. Обошлось без прощальных фраз.
На экране Дракула в исполнении Белы Лугоши изрёк:
— Человека ожидают гораздо худшие вещи, чем смерть.
Крупный план инфернального лица. Медленное затемнение.
Через полчаса комнату Замахина окутали сумерки.
Он покинул квартиру в девять, взяв с собой только фонарик.
На лавочке у подъезда заседала компания старшеклассников.
— Эй, чудик! Дракулито-вампирёныш!
Дима не обернулся.
Это всё Даша Крапивина — весной он по секрету рассказал ей о своей любви к персонажу Брэма Стокера. Теперь Дашка водится со старшаками, и увлечения Димы стали общественным достоянием.
— Иди, пососи у меня, вампир!
Взрыв смеха. И Дима тоже усмехнулся — сам себе, незаметно. Старательно копируя хищную полуулыбку Лугоши.
Новостройкой, в которой жили Замахины, заканчивался микрорайон. Дальше — объездная трасса, кедровый лес. Ещё дальше — кладбище.
Дима свернул за угол, пересёк усеянный мусором пустырь. Остановился, чтобы достать из груды хлама заранее припрятанный рюкзак. Рюкзак старый и от него воняет — даже бродяги не позарились бы.
Поток грузовиков несся по трассе. Дима улучил момент и перебежал на противоположную сторону. Впереди шуршали ветками тёмные силуэты деревьев. За спиной осталась крошечная коробка новостройки, которая пятнадцать лет была его домом.
Он двинулся вперёд.
Дима не стал углубляться в лес. Цель его путешествия была гораздо ближе, прямо под холмом, по которому проходила трасса.
Водоотводный тоннель: сквозь него могла пролезть собака, но не всякая. Не взрослый лабрадор, точно. С одной стороны тоннель присыпал грунт, с другой кто-то замаскировал его ветками.
Дима встал напротив тоннеля. То, что с трассы казалось буреломом, вблизи походило на арку, венчающую вход в чужое жилище.
Мальчик раскрыл рюкзак. В нос ударил тошнотворно сладкий запах. Дима вытряхнул на траву странное содержимое рюкзака: мёртвую кошку с оскалившейся мордой и дохлого ёжика.
Приношения.
И кошку, и ежа он нашёл на объездной. Животные часто попадали под колёса дальнобойщиков. Совсем недавно свою смерть нашла здесь сиамочка Лиля, последнее живое существо, которое Дима любил отчётливо и безоговорочно.
Оставив дохлые тушки у тоннеля, мальчик спрятался за деревьями и стал ждать. Комары атаковали его голые руки и ноги, но он покорно дарил им кровь, не выдавая себя лишним шумом.
По трассе пронёсся КАМАЗ. Свет фар плеснулся за обочину, вырвав из мрака вход в логово. И фигуру, на корточках ползущую наружу.
Ночь была летней, тёплой, но кожа Димы покрылась мурашками. Не моргая, он смотрел, как Человек-Из-Дыры приближается к тушкам животных. Черты лица не разглядеть, видны лишь тонкие костлявые конечности, заострённая сверху голова.
Человек замер. Повёл шеей.
«Он нюхает воздух!» — догадался Дима.
Худая рука потянулась к приношениям. Схватила ёжика. Мальчик вспомнил, как долго отдирал ежа от асфальта, вспомнил брюшко, из которого выдавились зеленоватые внутренности.
Усилием воли он подавил позывы к тошноте.
Человек-Из-Норы схватил окоченевшую кошку и, оглядываясь, уполз в тоннель.
Дима смахнул с носа комара.
«Ну же!» — он умоляюще смотрел на укрытый ветками лаз, — «Прошу!»
Человек-Из-Норы услышал его молитвы.
— Эй, ты, — хрипло сказал он, снова вылезая на поляну. Руки пусты — приношения остались в логове. — Иди сюда, говорю.