Обнажив меч, черноглазый двинулся в сторону кустов. Скворцов отпрянул назад и хотел уже рвануть как можно быстрее в сторону лагеря, но, естественно, зацепился ногой за какую-то ветку и полетел назад, упав на спину. Подойдя вплотную, вельможа злобно смотрел сверху вниз на распластавшуюся, на земле жертву. «Наверное, это ужасно больно, когда тебя убивают мечом», – мелькнула в голове бизнесмена дурацкая мысль. Блестящий клинок взмыл вверх. Скворцов зажмурился. Все-таки, он никакой не герой, а обычный мирный человек. Он не готов с открытыми глазами смело смотреть, как остро наточенный кусок металла войдет в его тело. Было ужасно страшно умирать и ужасно страшно осознавать, что ничего нельзя изменить. Что-то просвистело, что-то охнуло и упало, ломая ветки. Раздался топот ног. Все это заняло пару секунд. Бизнесмен, не в силах больше ждать наступления момента «небытия», открыл глаза и осторожно приподнялся. Его несостоявшийся убийца лежал напротив него, примерно в той же позе, что и он сам. Из горла благородного Карфиона торчала стрела, вокруг которой толчками в разные стороны выплескивалась яркая алая кровь. Черные, широко открытые глаза смотрели вверх пустым мертвым взглядом. Скворцов, пошатываясь, поднялся. Ноги не слушались. На плечо ему легла твердая рука.
– Ну что, герой! Штаны не запачкал? – засмеялся Андрей. Друзья обнялись. Впереди послышался вскрик. Через минуту раздался страшный вопль и еще один.
– Что там такое? – непослушными, потерявшими чувствительность, губами спросил Скворцов. Это только в кино, герои, посмотрев в глаза смерти и чудом избежав ее, через секунду громко хохочут, рассказывают анекдоты и идут небрежной походкой в обнимку с шикарной блондинкой, навстречу своему счастью. В жизни это шок, ужас, кошмар! Это же меня любименького чуть-чуть не лишили моей единственной и неповторимой жизни. Это нужно пережить, справиться с этим. Мозг, ужаснувшийся, напуганный до предела, настроившийся на «конец», должен вновь перестроиться теперь уже на то, что все обошлось, на спасение. На продолжение единственной и неповторимой. Это потрясение для каждой клеточки организма, и ничего в этом нет постыдного или трусливого. Никто не хочет умирать. Все хотят жить и никуда от этого не деться.
Андрей всмотрелся вперед.
– О, нашего старого знакомца поймали, – ухмыльнулся он. Ухмылка сменилась смесью брезгливого отвращения и ужаса. – Ой, чего это они его так изуродовали-то?
Скворцов взглянул на, вышедших из-за деревьев, воинов. Двое из них крепко держали за плечи колдуна. Третий шел сзади, упираясь острием меча в спину пленнику. Кисти рук пленника были в крови, она обильно стекала на траву из свежих ран. Указательный и средний палец на каждой руке были отрублены.
– Вот блин, дикий народ, – неодобрительно проговорил отставной капитан, сплевывая на траву, – кажется, я сейчас блевану.
На правой руке колдуна, в области предплечья сквозь порванную ткань темного балахона виднелись глубокие укусы. В это время, мимо оцепеневших от ужаса и удивления, Андрея и Скворцова, бесшумно, стрелой пронеслась пушистая тварюга правительницы.
– И эта своего не упустила, – прокомментировал Андрей. У Скворцова все плыло перед глазами, и он пока еще не мог соображать нормально. Он даже не мог еще осознать в полной мере, что все кончилось. Злодеи изобличены. Один из них лежит рядом на земле бездыханным, а второго, с изуродованными руками, истекающего кровью, ведут на суд к женщине ничуть не менее жестокой и коварной, чем он сам. «Хочу, скорее, домой!» – подумал бизнесмен. В том мире тоже хватает жестокости, злобы, страшных вещей. Но они привычны и не так пугают, как здешние нравы, полные беззакония и неприкрытого, абсолютного равнодушия и безразличия.
На полпути к лагерю навстречу Скворцову бросились Аня, Юлик и старый ученый. Аня повисла у бизнесмена на шее.
– Ну, как, ты, мог?! Как можно было пойти одному за убийцей? – сердито выговаривала девушка, сжимая его в объятиях с такой силой, как будто собиралась задушить. – Мне казалось, что ты очень умный. А ты, оказывается, совсем дурак!
Скворцов засмеялся. Шок потихоньку отпускал.
– Извини. Я больше не буду. Обещаю.
Аня всхлипнула и, наконец, разжала объятия. Она немного смущенно потупилась. Видимо ругая себя, что так бурно отреагировала, хотя какое она имеет право выговаривать, в общем-то, постороннему человеку, что и как он должен и не должен делать. Заметив, что ей неловко, Скворцов улыбнулся.
– Да ладно, можешь еще на мне повисеть. Мне было приятно.
Аня засмеялась. Ему действительно было приятно, что она так разволновалась. Значит, не везде все-таки царит бездушное безразличие. В его мире все же кто-то еще способен на нормальные человеческие эмоции. На любовь, дружбу, самопожертвование. Не все так плохо. Надежда есть. Скорее домой. Они все хотят скорее домой.