- Тебе попроще, или как у сударей?
- Чего?
- Ну... выходная обувка, или так, грязь месить?
- Да чтобы по дороге не босиком. Не надо мне никаких этаких, давай, чтобы прочные были и дешевые.
- Понятно. Ладно, твою ногу я видел, и одну, и другую, заготовки у меня есть, шило вот оно, дратва - вот она... и гвоздики на подметки... Голенища помягче, аль поплотнее?
Хвак затруднился с ответом и просто кивнул, в надежде, что сапожник сам поймет кивок лучшим образом.
Тесна была конурка ремесленника, толком и не повернуться. А живет, судя по его словам, почему-то в другом месте, не здесь. Ну так ведь и Хвак не в горнице у себя урожай выращивал...
Пахло мертвыми кожами, почему-то дегтем... Все пространство лавки - она же и мастерская - было сплошь завалено предметами, большинству из которых он, Хвак, и названий-то не ведал. Темновато здесь... и дыханию вроде как тесно. То ли дело у него на пашне: воздух, простор... Нет. Никогда больше не вернется он к пахоте, коли обещал. А кому он этакое обещал? - Да самому себе! И разве есть клятва прочнее!?
- Хорошо. Ты... это... чего столбом стоять? Свет мне застишь. Вон, сядь вон туда, отдохни. Тулка! Воды принеси господину прохожему! И мне заодно... Во-от... На, попей покуда, а я мигом...
Сапожник вздрогнул - аж вода из кувшина выскочила - настолько лютым вдруг стал взгляд у толстяка! А такой простяга с виду! Неужели на татя нарвался? Ох, никогда нельзя бдительности-то терять!
- А-а, пресветлый господин, прощеньица просим! Тулка! Сдачу принеси! Быстрее!..
Хромая припадочная сестра сапожника ни на что не годилась, кроме как на посылках служить, да деньги стеречь... Зато в главном, в денежном сбережении, Тулке можно верить как себе самому - цепкая, памятливая, считает лучше иного жреца! Принесла сдачу и, повинуясь тревожному знаку старшего брата убралась прочь, да не просто так, а с толком...
- ...Вот, господин... Как прикажешь тебя величать?
- Ну... Хвак. А чего?
- Пресветлый господин Хвак! Полукругель, два больших медяка, медяк... и полумедяк, и еще один - вся сдача до пылинки! А уж сапоги выйдут - не сомневайся: год камни топчи - не сносишь!
Странно и тревожно Хваку видеть переменчивость этого сапожного скорняка: то он так обращается, то этак. Совсем, как подлая Хавроша! Небось, затеял что-то против него! Точно! Вон - и кувшин с водой предложил. Ясен день! Но пить и впрямь хочется, а сапожник - хлипких статей и один сидит, без сообщников. Хвак крепко решил про себя: быть начеку, попить необходимую малость, ни в коем случае не спать, а на этого самого Шмеля поглядывать бдительно, чтобы не тово... Как только он почует, что сей Шмель по Хаврошиной тропинке пошел, то сразу его... И бежать со всех ног. Эх, в деревне жизнь была куда как мягче и спокойнее!
Семь потов предсмертного ужаса сошло с бедного сапожника, прежде чем стачал он этому страшенному бродяге обещанные сапоги. И терпит ведь земля этаких разбойников: им - что убить, что воды попить. Неспроста он взбесился, когда с него плату вперед взяли... Ну а теперь-то уж что лютовать: Тулка с кругелем убежала, а если лавку с верстаком грабить - да тут и взять нечего, на малый медяк не наберется. И все равно - томительно! Вот же - прислали боги заказчика! Что там Тулка - уснула, что ли?
Тем временем, на радость сапожнику Шмелю и по навету обеспокоенной Тулки, сунул свой нос в мастерскую местный страж, по прозвищу Орех, поздоровался со Шмелем, бдительно обозрел незнакомого посетителя... Шапка есть, без ошейника, без следов ошейника, голодранец, ноги в пыли, розыскных примет на нем не видно... Зряшная тревога, все здесь по-доброму - эвон какой тюфтяй!.
- А чегой-то ты цепью-то подпоясан, мил-человек? Али кушак да пояс бокам жестковаты кажутся?
Хвака сей вопрос врасплох застал, он стражу кивнул, а как ответить, чтобы правильно было, не знает... Одно хорошо: коли страж здесь - не обманут его, не окрутят порошками да заклятьями.
- Или ты странствующий подвижник, грехи замаливаешь?
И опять Хвак молча кивнул, нужных слов не найдя в ответ. Ох, невежливо со старшими эдак-то...
- Ну-ну. И за нас грешных помолись, не забудь. Это... слышь, Шмелище, зайду завтра, подметка одна в пух и в прах растрепалась, подновишь?
- Да обе подновлю, хоть сегодня, сударь ты мой высокий, светлость ты моя Ореховая! - возликовал сапожник, уразумев, что миновала гроза и теперь он под надежной защитой! И подметки он подновит, и винца Ореху поднесет, и сам приложится, и вместе песни попоют... Ох, хороша жизнь. А этот - тоже - ишь, как в глазенках огонь-то поугас, теперь, небось, не ограбит... - То есть, подкую так, что обпляшешься!
- Я те дам - светлость! Светлости на конях да в каретах, да по замкам, на бархатных скатерках сахаром хрустят, а мы люди простые... Ладно, пойду... Крикнешь, если что.
- Ну, вот и готово, господин Хвак. Меряй, да и того... пора мне лавку закрывать, да по делу кое-куда сходить. А притопни, не стесняйся, пол каменный - что ему сделается?
Притопнул Хвак, сперва осторожно, потом смелее... правым сапогом, левым...
- Ну, что?
- Угу, хорошо. Навроде как мизинцам тесновато, поджимает их...
- Так обомнутся, первую надевку всегда так! И это... Ты бы ноги прополоснул, не то грязь... пыль кожу разъест, волдыри появятся. А разбогатеешь - на портянки раскошелься. Ты думаешь - что, дворяне да купцы с жиру бесятся, коли портянки носят? Нет, господин мой Хвак, это они от ума и с расчету: ногам в портянках удобнее, радостнее. А то - купишь? У меня как раз есть запасец, четыре погонных локтя, ткань - чистый лен, для весны и лета - самое что надо. Сейчас пополам раздерну - ровно две портянки выйдет? А? Я мигом...
- Погоди. - Нахмурился Хвак, глядя в ладонь, на медь с серебром, что от покупки сапог осталась... С одной стороны жалко ему на такую дурь с деньгами расставаться, а с другой стороны... праздник - так праздник!.. - Дороги ли портянки твои?
- Дак... это... полумедяк. Во что обошлось, за то и отдаю, от сердца ведь, не для наживы!
- За обе портянки полумедяк? Или за каждую?..
Уж как хотелось осмелевшему сапожнику сказать сему увальню: "за каждую"! Лихие да бродяжные люди ведь цены деньгам и добру не знают, все одно спускают без толку... Заплатил бы. Но вспомнил Шмель бешенство во взгляде Хваковом и опять обмер, уже по памяти... Пусть подавится, ибо и за сию сегодняшнюю прибыль хвала всем богам. А главное счастье - что жив и невредим остался.
- За обе, мил-друг Хвак, за обе, мы ведь люди хотя и бедные, а до последнего гвоздика честные! Берешь?
- Гм... ну... тогда... - Хвак выковырнул из кучки полумедяк - его-то он знал - и со вздохом протянул сапожнику. - Тогда я в корыте, что во дворе, ноги сначала сполосну, да тогда и надену портянки. Утром в ручье омывался, аж замерз, да пыль дорожная - она ведь от тела не отвяжется, заново пристала. Подождешь малость?
- Подожду, конечно подожду, господин мой Хвак! Обтирку даже дам, а сам полотно пока на ровные половинки разрежу...
Взаимная выгода умиротворила сердца участников сделки, оба уже и не вспоминали о своих подозрениях и страхах, вдобавок и день стоял неплох - теплый, приветливый, с мягким ветерочком... Разойтись быстро не получилось: Хвак, забыв даже про голод, третьи сутки терзавший внутренности, пыхтел и потел - запутался в коротких портянках, ну никак ему, опыта ведь нет! Пришлось сапожнику его учить, показывать на себе, да еще каждую ногу по отдельности: эту справа налево окукливать, а эту наоборот! Наконец, Хвак поймал правильные движения, опять разулся, еще раз лихо навернул обе портянки, притопнул сапогами в землю...