- Ну вот! Смотри, Джога, снова все брызги в меня! Опять теперь колдовать!
- Это он нарочно, повелитель, плюхнулся в самую грязь, из вредности, чтобы тургуньими сгустками тебя непочтительно заляпать! Добей его, но сначала эту, с пузом, прирежь, пока не убежала. Все-таки, тролли на редкость малосъедобные создания, хоть откуда выкусывай! Так что, просто убей и пойдем.
Но троллиха и не пыталась никуда убежать, она взвыла почти человеческим басом и на четвереньках, в два прыжка, подскочила к поверженному троллю, приподняла его косматую башку, чтобы тот не захлебнулся в тургуньей крови, поволокла вон из лужи. Вытаскивая, она повернулась боком и Хвак понял, что троллиха беременна, едва ли не на сносях.
- А нечего было нападать! Я вам чего-нибудь сделал? Я наоборот помог! А он - вон он - булыгами кидаться! Да не бойся, убивать не стану. Целехонек твой... этот... мужик.
И действительно - оборотень сдавленно зарычал, очухиваясь, маленькие красные глазки его вновь обрели способность видеть окружающее. Мысли медленно ворочались в гудящей от боли башке, но... Он видит и дышит, голова его - в нежных объятиях Мыги, во рту что-то шевелится - ага, это ее заботливые пальчики обломки клыков из десен выковыривают, тургун мертв, человек в сторонке ухмыляется, убивать не спешит... Чудо.
- Скажи спасибо своей этой... будущей мамашке... А то как бы шваркнул сейчас тебе между ушей вот этим булыжником!
- Так и шваркни, шваркни его, повелитель! Пусть скачет на встречу с богами верхом на тургуне! Кого ты жалеешь? Себя бы пожалел, что без ужина вот-вот останемся!
- Цыц, Джога. Эй, как тебя звать? Отвечай, зараза, не то...
- Мыга.
- А твоего?
- Угун.
- Понятно. Надо же - почти как тургун. А меня - Хвак, Хваком зовут. Я это... пошел... И больше на меня хвост не задирать, не то обоих порублю! Смотрите, Угун, Мыга, нетопыри слетаются. Справитесь сами?
Тролли дружно кивнули - еще бы им каких-то жалких нетопырей бояться! Противник тургун - это смерть, со смертью не поспоришь, а нетопыри... Да и слетелись они явно не для того, чтобы воевать с живыми, но к тургуньей туше, ибо самая надежная добыча - это спокойная падаль. А зубы - сего добра во рту у троллей всегда хватает, к полнолунью новые вырастут, лучше прежних.
Хвак в два замаха срубил на лету пару обнаглевших нетопырей и поспешил прочь: действительно, днем, не во сне, бояться их вроде как и нечего, но надоедливые твари, хуже комаров!
Следовало поспешить, Джога прав, ящерицы вот-вот уползут со склона остывающего холма - и тогда завывай на луну по-горульи: на Плоских Пригорьях человеку мало что в пищу годится, разве что корешки да травы... Нет, конечно Хвак никогда не был против диких злаков и кореньев, он грыз их сырьем, готовил отвары, добавлял в похлебку, но... Травы с корешками - это баловство, развлечение, а настоящая насыщающая пища - мясо и только мясо! Лучше всего - так называемое "молочное" мясо, то есть не от рыб и ящеров, а тех зверей, что потомство свое молоком вскармливают... Эх...
- Повелитель, а они за тобой бегут. Ведь я предупреждал... Если ты такой умный - то почему никогда меня не слушаешь?
Хвак развернулся и выхватил секиру. Все-таки, нечестно, что он с ними вон как, а они - вон как! Сами теперь будут виноваты...
Чета оборотней-троллей с шумом и треском выломилась из кустарника, напересёк дороги, но вместо того, чтобы сходу нападать на Хвака, тролли остановились поодаль.
- Ну? Чего надо?
- О! Возьми... человек Хвак... Самая вкуснота!
Угун выступил вперед, ухмыляясь окровавленным ртом: на вытянутых руках его, в обхват, дрожало что-то тяжелое, студенистое, смердящее, черно-зеленое, мясное, истекающее зеленоватой же слизью... Простецкое, но прочное троллье сохранное заклятье свежести со всех сторон окутывало это... эту...
- А, так это печень, небось! Печень, да?
- Да, человек Хвак. Печень. Ешь, вкусно, твоя доля. Ты - хороший, ты спас.
Оборотни на ходу приспосабливались к человеческой речи, которая с каждым новым словом звучала все увереннее из пасти тролля Угуна, и даже внешне оба тролля миг от мига все более напоминали человеческую пару... Вот они уже почти совсем как люди: огромные, уродливые, нелепые в своей угловатой кряжистости, наряженные в какие-то немыслимые шкуры, которым должно было изображать портки, рубахи и платья, но - все-таки уже не демоны, не цуцыри, не тролли... Брови у обоих густые, тяжелые... У троллихи тоже челюсть огромная, как у ее мужика, но не разбитая и без бороды. И ростом она пониже, локтя в четыре. А он - полных пять, с Хвака.
Хвак скосоротился, внимая отвратительному смраду, исходящему от клубка тургуньих внутренностей, но сдержался, и, верный деревенским приличиям прежней своей жизни, отвесил неглубокий поклон:
- Премного благодарен, почтенные Угун и Мыга! Но зарок у меня... перед богами: не ем тургунятины. Это всё твое и Мыгино! А вдругорядь зайду в ваши края - вот тогда уже... Дичи насшибаем, покушаем вволю, попируем! Винца принесу! А? Чего скажете?
Тролли переглянулись и загыгыкали дружным счастливым смехом: хороший и щедрый человек! Пусть приходит без опаски, всегда будет желанный гость! А печенка-то большая - и вся им двоим достанется... Вернее, уже троим, Мыге за двоих питаться нужно...
С той далекой поры они и подружились: семья троллей-оборотней, хозяева одной из небольших чащоб, там и сям разбросанных на каменистых просторах Плоских Пригорий, и человек Хвак, толстый бродяга, взявшийся невесть откуда и странствующий неизвестно куда.
И снова лето, и снова солнце, полуденный зной, а по тропинке ведущей к заветной чащобе, движется верзила-человек, молчаливый, страшный, угрюмый... Нет, это не Хвак, да и вообще нелюдь... В далеком прошлом он был человеком, довольно могущественным колдуном, книгочеем, служил в храме Сулу, богини Ночи, и набирал, накапливал, взращивал в себе колдовские силы... Да только в один ненастный миг проговорил не то заклинание, раскупорил не ту силу - и овладел им демон Хараф, исполненный зла и вечного глада. Навсегда овладел, на правах всевластного повелителя. С тех пор сущности колдуна и демона слились воедино, породив чудовище, в котором от человека осталась только личина, способность ненадолго уже притворяться человеком, и коварство. Но поскольку демоническая сущность была прочнее и сильнее человеческой, то с каждым годом личина становилась все более мерзкой и не похожей на людские, мозг его, да краев заполненный злобой ко всему живому, коснел, утрачивал силу и гибкость. Зато тело выросло почти на локоть, приобрело невиданную в прежней жизни силу и прочность: удар обычного меча или секиры его не брал, боевые заклинания отлетали прочь, не повредив и кожи... пожалуй, уже шкуры... Человекодемону все труднее было жить незаметным среди людей, и стало быть, добывать себе пропитание, из всех видов которого Хараф предпочитал человечину...
Вдруг Хараф увидел двух маленьких людишков, детей, мальчика и девочку, беззаботно играющих на лесной полянке, в груде каких-то костей... Щебет их тоненьких голосов всколыхнул в Харафе лютое желание убивать и есть... Оно и так никогда не проходило, но тут... когда рядом - рукой подать - легчайшая на свете добыча, мягонькая, свеженькая...
- Добрый день, детишки! Меня зовут Хараф. Вот, значит, заблудился я... Подойдите ко мне поближе... Еще поближе...Объясните дяде, как мне найти дорогу из этой чащобы... туда... э... как оно это называется...